Александр Золотько - Слепцы

Хорек, которому вода была почти по грудь, поскользнулся и ушел под воду с головой. Кривой за шиворот выволок его на поверхность.

– Дальше Дед, Щербатый и Полоз заряжают самострелы, а остальные делают все, чтобы им не помешали. Еще три болта.

– Тогда ставь вместо меня кого другого, – сказал Дед. – Я со своей рукой самострел не натяну. Первый раз стрельну, потом – извини – только рогатиной.

– Хорек, ты натянешь тетиву? – спросил Рык.

– Не знаю, – честно ответил Хорек. – Я…

– Деду поможешь! – прервал его Кривой. – Вдвоем управитесь.

– Управимся, – согласился Дед.

Свет лампы осветил колонны – потрескавшиеся кирпичи, поросшие мхом и покрытые черной слизью.

– Пришли, – сказал Щербатый.

– Враль, я, Дылда, Кривой и Рыбья Морда – в центре, самострелы – по бокам; сразу после выстрела прячьтесь за нас. Из-за колонны на середину зала не лезть, даже если очень захочется, – Рык говорил тихо, но голос его все равно отражался от невидимого потолка и возвращался затихающими «хочется-хочется-хочется». – Лампаду свою загаси. Но держи подальше от воды, чтобы быстро разжечь получилось.

– Хорошо, – ответил Щербатый, фитиль зашипел под его пальцами и погас.

Гулкая темнота заполнила зал.

– Сами стреляете, – прошептал Рык.

«…аете…аете…аете», – повторило эхо.

Хорек поднес руку к лицу, чтобы стереть вонючую воду, капля сорвалась с рукава и звонко булькнула.

Хорек замер.

Кинжал он сунул за пояс, под левую руку, а рогатину перехватил двумя руками, осторожно, чтобы не плеснуть водой.

Где-то слева гулко падали в воду капли. Голоса преследователей стали слышнее, свет факелов заполнил собой прямоугольный проем двери.

А ведь они отсюда могут и не уйти, вдруг понял Хорек. Да, Рык говорил уверенно, и все молчат, не выказывая страха, но ведь это все – за спиной стена. Он оглянулся назад – ничего, естественно, в темноте не рассмотрел.

Дрожь охватила все тело Хорька. Но только не от холода знобило его – вода, конечно, была холодной. И не от страха – он ведь уже был в настоящем бою, где его могли убить. Все дело было именно в этом «могли убить». Могли. Но и он мог остаться в живых, обхитрив противника, уклонившись от его удара…

А тут, в подземелье, ему оставалось только подороже продать свою жизнь. Рык этого не сказал, и никто из ватажников этого не сказал, но и так было ясно – они все готовились умирать.

Хорек крепче сжал зубы, чтобы не стучали они, чтобы не позорили перед ватажниками. Сейчас он умрет. Меч ударит его в грудь, или копье пронзит насквозь, или нож полоснет по горлу…

– Сейчас я умру, – беззвучно, одними губами прошептал Хорек.

Теперь он видел даже огонь факелов – не отблески на мокрых камнях, а живое пламя. И даже начал различать лица людей, держащих эти факелы.

Много факелов. Не меньше десятка. И это только возле входа в зал – то, что он мог видеть. Но наверняка там, сзади, идут еще люди. Столько же? Сотня? И все они хотят убить его и ватажников, отомстить за гибель своего предводителя, Старого Крыса.

А где-то плачет маленькая княжна. Кричит от страха. И кто-то тянется к ее глазам, собираясь навсегда погасить их.

Хорек до боли прикусил нижнюю губу. Не получился у него подвиг, не вышло из него славного витязя для легенд и былин. Умрет он в вонючей липкой воде.

А если его тяжело ранят и он упадет в эту гнилую воду? Он будет еще жив, но вода потечет в рот, в горло, зальет его грудь, затопит сердце… Он захлебнется этим смрадом.

Рядом слышалось дыхание ватажников. Спокойное, размеренное. Сзади, постанывая еле слышно, дышал меняла.

Он – боится. Но остальные, остальные… даже Щербатый, который первый раз попал в такую переделку, тоже дышит – слева от Хорька – спокойно.

Высокий детина с факелом в руке остановился на пороге храма, протянул вперед руку, чтобы осветить зал подальше. Пламя отразилось в воде. Детина держал факел в левой руке, в правой был здоровенный кинжал. Он осторожно шагнул вперед и вправо, прислоняясь спиной к стене и пропуская в зал следующего.

Тот был без факела – обеими руками держал наготове самострел. Стрелок шагнул влево, направил самострел в темноту. И Хорьку показалось, что именно его, Хорька, ищет, пытается высмотреть в глубине зала болт.

Вошли еще четверо с факелами, тоже остановились возле входа, стали редкой цепью, осветили всю стену. Они не хотели, чтобы кто-то остался сбоку, проскочил мимо них.

Еще четверо с самострелами. И пятеро с мечами и кинжалами в руках.

«Много», – подумал Хорек. Слишком много. Кто-то еще остался в коридоре. Неверный свет факелов выхватывал ноги в сапогах и край длинной одежды.

Певец?

Рык говорил, что слепой певец шел впереди остальных, но Рык мог и ошибиться. Он, конечно, редко ошибался, но ведь в такой темноте спокойно можно спутать кого-нибудь со слепцом.

– Чего стали? – хриплым, застуженным голосом спросил один из тех, что вошли в зал последними. – Пошли.

– Сам не хочешь пойти первым? – спросил стрелок. – А то все сзади идешь. Ты, Сухарь, особо не распоряжайся тут… Крыса нету, никто за тебя, как в прошлом годе, не вступится, если что… На сходе все вспомнится, имей в виду…

– Не сомневайся, Штырь – прохрипел Сухарь. – Отвечу. Но пока воля Старого Крыса еще не исполнена, будешь ты, сука, делать все, как я скажу. Или даже до схода не дотянешь. И остальные имейте это в виду.

– Не собачьтесь, – сказал высокий худощавый мужик с мечом и факелом в руках. – Если мы убийц Крыса упустим, то на сходе всем нам будет невесело.

– И то верно. Пошли, Крысы, – сказал кто-то из стрелков. – Ведь уйдут.

Сухарь шагнул вперед.

Хорек затаил дыхание. Кто из этих людей, пришедших за его жизнью, умрет первым? Кто-то из стрелков. Это точно. Сначала нужно их убить. Их пятеро, значит, в ответ выстрелят только двое.

А кто умрет первым из стрелков? Тот, что спорил с Сухарем? Штырь? Или вон тот, что идет справа?

А кто из них убьет Хорька? Стрелок всадит болт в голову? Или мечник эту голову Хорьку снесет? Или, может, вон тот мужик всадит свой кинжал Хорьку в живот?

– Десять, – неслышно пробормотал Хорек, удивился и только потом сообразил, что считает шаги Крыс. – Одиннадцать. Двенадцать.

Один из факельщиков поскользнулся, рухнул в воду, подняв столб брызг и выронив факел. Вскочил, ругаясь и отплевываясь.

– Козел! – бросил через плечо Сухарь. – На ногах не стоишь…

Пятнадцать. Шестнадцать.

Свет факелов по воде стал подбираться к ватажникам. Хорек почувствовал, как чья-то рука подтолкнула его к колонне поближе. «Нужно спрятаться», – сообразил Хорек.

Семнадцать.

Крысы идут тяжело, высоко подняв над головой самострелы и факелы.

Восемнадцать.

Рык говорил, чтобы подпустили в зал шагов на двадцать. Или на тридцать, но тогда свет доберется до ватажников, предательски блеснет на их оружии, отразится в их зрачках.