Юрий Никитин - Ютланд, брат Придона

Она фыркнула.

– Я такого убью в первую же минуту!

Он проговорил с удивлением:

– Сильная и злая… Хорошо.

Она вытаращила глаза.

– Ты чего?

– Пойду соберу сучьев, – сказал он. – Нам костер не помешает. Земля все еще сырая.

Когда он вернулся, на их месте вовсю полыхал небольшой костер из тонких палочек, а Мелизенда неумело тыкала ножом в тушку зайца. Ютланд молча бросил в сторонке груду толстых сучьев, с десяток сразу положил в огонь, молодец, как она так быстро разожгла костер, с интересом смотрел на ее попытки то ли снять шкуру со зверька, то ли разделать.

– Играешься?

– Да, – ответила она с раздражением. – Почему он не прыгает, как думаешь?

– Не знаю, – ответил он. – На такое могут ответить только женщины. Особенно красивые.

Она не стала спорить, когда он отнял у нее тушку, молниеносно снял шкурку, разделал и, проткнув очищенным от коры прутом, примостил на рогульках над красными углями. Она смотрела в огонь пригорюнившись, лицо стало мечтательным.

Он слышал, как она непроизвольно вздохнула, проговорила мечтательно и едва слышно:

– Ох, скорее бы Вантит.

Он ответил безучастно:

– Если бы я мог забросить туда хорошим пинком под зад… думаешь, не сделал бы такое доброе дело?

– Какой ты нежный, – сказала она язвительно. – А как же награда? За нею надо лично.

Он поморщился.

– Разве я от нее не отказался, когда с твоего согласия передал этим надутым индюкам?

– Думаю, – заявила она, – это не первая твоя дурость в жизни! К тому же согласия не было. Не было!

Он подвигал плечами, проверяя, как затягивается рана, процедил мрачно:

– Конечно, дурость не первая. Первая – когда согласился тебя взять и отвезти. Но ты постоянно споришь, и я передумал тогда… и сейчас вот тоже.

Она отрезала с жаром:

– Я не спорю с тобой! Я просто пытаюсь доказать, что ты дурак и абсолютно неправ!

– Ты всегда споришь, – сказал он, еще не разобрав, что она изрекла на этот раз.

Она возразила:

– Ничего подобного! Когда мне говорят, какая я умная, красивая и вообще замечательная, я никогда не спорю – людей не переубедишь.

Он уставился на нее неверяще, она это называла бараньим взглядом, пока он не пообещал придушить и оставить на дороге, покачал головой.

– Ну ты и наглая… это для принцессы обязательно?

– Я не наглая, – возразила она чисто автоматически и тут же пояснила обстоятельно, с дураком же имеет дело, – я умная и справедливая. И точная в определениях и аргументах.

Он пробормотал:

– Мой прадед Рокош говорил, надо стараться, чтобы в спорах слова были мягкими, а аргументы – твердыми. Потому я и вожу с собой аргумент из корня старого дуба. Тверже его не знаю дерева.

Она высокомерно наморщила нос.

– Дикари… В таких спорах никогда не доберетесь до истины.

– Мой прадед Рокош говорил еще, – добавил он безмятежно, – в споре не всегда побеждает истина, чаще побеждают более тяжелые аргументы. Хочешь подержать?

Она отпрыгнула.

– Но-но, ничего я у тебя держать не буду!

– Я и не настаиваю, – буркнул он. – Была бы честь предложена… Вон там мясо уже подгорает, а с другого бока все еще сырое.

– Ничего подобного, – огрызнулась она, но прутик с насаженными ломтиками мяса торопливо перевернула, а потом начала переворачивать и остальные. – Ты какого-то худого зайца добыл. Подобрал где-то дохлого?

– Можешь не есть, – предложил он.

Она надменно выпрямилась, он уже видел, что сейчас с презрением заявит, что такую гадость есть не станет, однако она бросила на него короткий взгляд и зло стиснула челюсти.

– Еще чего! Размечтался.

– Да уж, – пробормотал он. – Уж и помечтать нельзя.

– Нельзя, – огрызнулась она. – Не о том мечтаешь.

На землю еще падает сквозь ажурную листву дрожащая сетка заходящего солнца, но в лесу нет теней, ночь наступает быстро, хотя в этом светлом березняке долго не темнело и после захода солнца. Странный призрачный свет заколдованно застыл в этом мире, и уже луна взошла, но ее серебряное сияние причудливо переплетается с тем, что осталось после захода солнца…

Закутанная в одеяло, она в самом деле выглядела мелким и худым зверьком, что трусливо выглядывает из укрытия. Когда она сама представила себе, как смотрится со стороны, озлилась еще больше, разве можно принцессу унижать так? Вот если бы этот дикарь увидел ее во всем блеске одежд, в короне и с толпой служанок за спиной, посмотрел бы на нее совсем другими глазами!

Она сразу же представила себе, как он смотрит восторженно и с глупо раскрытым ртом, а она проходит мимо, не одарив взглядом… нет, это не так интересно, она останавливается и смотрит на него свысока, он же на коленях, естественно, и говорит ему… надо придумать что-нибудь особенно хлесткое и сбивающее с ног даже такого бесчувственного…

Утром она пробудилась, улыбаясь во весь рот, снилось нечто чудесное и настолько радостное, что не хотелось просыпаться. Еще не открывая глаза, услышала потрескивание, легкие щелчки, открыла заинтересованно глаза и увидела в двух шагах пламя костра на сухих сучьях, вчера их не было, ноздри защекотал аромат жареного мяса.

Ютланд сидит, нахохлившись, с другой стороны костра, время от времени поворачивает на вертеле тушку зверька.

Мелизенда мило улыбнулась ему и пропела нежным голоском:

– Доброе утро…

– Доброе утро, – проговорил он настороженно, – смотри ты…

– Что случилось?

Он пожал плечами.

– Не пойму. Не обругала, не ударила, не укусила… Ты здорова?

– Я само совершенство, – отпарировала она, – у тебя мясо подгорело.

– У меня никогда не подгорит, – ответил он. – А ты, значит, от подгорелого отказываешься?

– Отказываюсь, – сообщила она. – Но раз уж у тебя не подгорает, то давай сюда…

Она подползла к костру, не оставляя одеяло, и жеманно взяла прутик с прожаренным кусочком мяса. Он хмуро наблюдал, как она изящно держит палочку двумя пальцами, откусывает ровными белоснежными зубками крохотные кусочки, но все равно сладкий сок брызгает и течет по ее губам, делая и без того полные и блестящие такими яркими, что он не мог оторвать взгляда и чувствовал, как почему-то начинает тревожно щемить в груди.

Хорт лег возле нее, морду опустил на лапы и закрыл глаза, хотя вчера еще поглядывал на нее настороженно. Мелизенда обгрызла мясо на косточке и сунула ему под нос. Хорт деликатно взял из ее пальцев одними губами, стараясь не прикусить даже нечаянно, понимает, сколько будет визгу, слез и жутких криков: «Убери злую собаку!»

Последний кусок, как заметил Ютланд, она лишь надкусила и тут же передала уже ожидающему хорту, что уже изготовился, будто они сговорились на женско-собачьем языке.

– Подлизываешься? – сказал Ютланд обвиняющее. – Все равно он тебя съест, если ты еще раз меня укусишь.