Влад Вегашин - Культ Порока. Адепт

Едва сдерживаемая всадником, караковая дрожа косилась на вожака.

«Не дамся!» — всполошено металась в голове одна-единственная мысль. — «Живым — ни за что не дамся!»

Шпоры глубоко вонзились в бока лошади. Кобыла дико заржала, взметнувшись на дыбы, и в этот момент варг низко наклонил голову, припав к земле словно для прыжка, низко, вибрирующее зарычал.

Караковая метнулась в сторону, едва не сбросив полуэльфа с седла, и бешеным карьером помчалась прочь. Варги за спиной взвывали, и в этом вое одинокому всаднику чудилась то насмешка, то мучительная смерть.

Лошадь, отчаянно мотая головой, неслась через сугробы, то и дело проваливаясь едва ли не по самое брюхо, жалобно кричала, оскальзываясь на заледенелых тропках, занесенных снегом.

А Анжей внезапно перестал бояться.

Все так просто. Надо лишь заставить кобылу остановиться. Сползти с седла в снег, встряхнуть руками — у него будет несколько секунд на то, чтобы заставить замерзшие пальцы слушаться. Потом знакомые пассы и знакомые формулы, и злорадный вой какого-нибудь из преследователей обратится полным ужаса криком боли, другой покатится по снегу, пытаясь сбить пламя с лохматой шкуры, третий в прыжке получит молнию в любезно подставленное брюхо…

…а шестой или седьмой сомкнет зубы на горле такой нахальной, опасной жертвы, которая несмотря на все свое нахальство, свою опасность, свою магию, все же остается жертвой.

Пусть так. Несмотря ни на что, он погибнет в бою! И пусть всякие выскочки, способные только мечом размахивать, только посмеют упрекнуть его в трусости! Теперь отец поверит, что его сын мог не только жаловаться на обидчиков и пить без конца горькие лекарства, от которых не было проку! А Тринадцатый департамент может вечно спасать этот мир от культа — Анжею нет дела ни до департамента, ни до культа, ни до, собственно, спасаемого мира. Он никогда не видел от этого мира ничего хорошего, так с чего ему относиться к миру иначе?

Онемевшие пальцы готовы были сжать в предпоследнем усилии поводья, но в этот миг караковая в очередной раз поскользнулась, едва не рухнув на бок, и жалобно-пронзительно заржала.

«Она-то ни в чем не виновата» — промелькнула мысль, в первый момент показавшаяся неуместной. Тем не менее, мысль была совершенно верной, и полуэльф снова пришпорил лошадь.

Это было его ошибкой. Если бы он не колол бока и без того обезумевшей от страха кобылы шипастыми звездочками, на снегу не остались бы следы крови. В такой метели даже варги могли бы упустить добычу. Но терпкий, пьянящий запах теплой крови вел их вперед, не давая ни единого шанса сбиться со следа. Свежую кровь варги чуяли за милю.

Вой за спиной, бешеная скачка, собственный самоубийственный пыл — все это мешало сосредоточиться, и Анжей только с четвертого или пятого раза сумел правильно произнести формулу. Но сумел — и между ушей лошади ровно повис шар около полуфута в диаметре, распространяющий вокруг довольно яркий белый свет.

В этом самом свете полуэльф, наконец, разглядел дорогу. И тут же плотно зажмурился, мертвой хваткой вцепившись в луку седла.

Караковая, вытянув шею, стрелой летела по тропе вдоль скалы. Ширина тропы составляла едва ли четыре фута, под снегом искрился лед, а по левую руку всадника темнел обрыв.

С величайшим трудом заставив себя разлепить веки, Анжей посмотрел влево. Обрыв был не очень-то высокий, да и внизу виднелись многодневные сугробы, а не острые обломки скал. Но лошадь мчалась бешеным карьером, и на такой скорости достаточно было просто упасть, чтоб в лучшем случае свернуть шею, и хотя бы умереть безболезненно.

Страх застилал глаза, страх ледяной рукой сжимал сердце, страх заставлял горячить кобылу, страх омрачал рассудок и сознание, страх твердил бесконечно только одно: «беги, беги, беги пока не поздно, только в бегстве шанс на спасение!». И уж конечно, страх не забывал добавлять, насколько ничтожен этот шанс.

«Зачем я бегу? Разве не этого я хотел — умереть? Чтобы все это издевательство, по насмешке именуемое жизнью, наконец прекратилось. Чтобы больше не надо было ни от кого убегать, чтобы просто все закончилось…»

Светлые волосы. Холодные серые глаза. Сильные пальцы, плетшиеся в его волосы — обидный жест, так демонстративно акцентирующий превосходство. Злая усмешка кривит тонкие губы, но за ледяной броней взгляда кроется что-то живое, и это живое — не любопытство, не заинтересованность его даром. Нет, это что-то по-настоящему живое. Еще бы один раз вдохнуть, чтобы только узнать, что же это за живое, но…

— Уверен?

Анжей вздрогнул, открыл глаза. До боли прикусил окровавленную губу — боль отрезвляет.

Ширина тропы около четырех футов. Варги мчатся по следу, растянувшись в цепочку по одному.

Непослушные пальцы все же отцепляются от луки седла — ну почему, почему он не освоил невербальную форму, на чистой Силе? Замерзшие, стянутые от холода губы дрожат, и формула никак не складывается в чистый, звонкий и резкий звук.

Страх окончательно отступает, на его место приходит злость. И сожаление, что не удастся накрыть осмелившихся охотиться на него тварей общим парализующим заклятием, а потом долго, упиваясь каждым криком, вырвавшимся из волчьей глотки, сладострастно и жестоко убить каждого, не просто убить — заставить вымаливать смерть взглядом и скулежом. Жаль, не получится — он еще не вошел в полную силу. Ничего, можно и так справиться.

«Когда уничтожу прочих носителей Граней — вернусь в эти горы, и вырежу варгов до последнего щенка», — зло ухмыляясь, обещает себе Анжей. Он почти наяву видит, как вскрывает ножом грудную клетку месячного варга, наслаждаясь визгом его матери, как вырывает бьющееся еще сердце, и заталкивает его паршивой псине в пасть — жри, сука, сердце своего щенка! И это зрелище, пусть пока воображаемое, придает ему сил. Ради того, чтобы получить возможность сделать это в реальности, стоит выжить. Ради щенячьей крови и визга, ради предсмертного хриплого крика вожака стаи, ради кровавой, жестокой, безоглядной мести!

С искривленных в холодной и гневной усмешке губ звонкой сталью срывается формула. Варг, мчавшийся первым, падает, разрезая метель высоким, пронзительным визгом. Анжей смеется — это только первый, и далеко не последний! Тропа узкая, удобная. Лошадь мчит сама, и нет нужды ею править. Руки свободны — и сейчас каждый мерзкий пес варжьей стаи узнает, что бывает с теми, кто смеет нападать на Адепта!

Второй варг не успевает даже взвыть — заклинание сметает его с тропы в пропасть. Третьего рвет на части, четвертый падает на снег и бьется в агонии, оглашая окрестности предсмертным жалобным воем.

А пятый — вожак. Вожак умнее. Вожак мчит на десяток футов выше основной тропы, по узенькой кромке едва ли в десяток дюймов. Но вожак стар и опытен, он знает обе этих тропы, и бегает по ним в любую погоду.