Влад Вегашин - Культ Порока. Адепт

Неоконченное заклинание срывается с пальцев, отбивая каменное крошево от скалы. На губах — соленое, страшный и злой кашель рвет легкие изнутри, сердце колотится как бешеное, в голове стучат молоточки, и перед глазами все плывет.

Допрыгался, Адепт. Доколдовался.

Теперь все силы уходят лишь на то, чтобы удержаться в седле. Глаза застилает красноватый туман, дышать все сложнее, и не разжимать пальцы — тоже. Холод, не ощущавшийся до сих пор, остро дает о себе знать, пронизывая тело насквозь, а в животе словно бы рдеют жаркие угли. Боль расползается по всему телу.

Караковая кобыла все тем же бешеным галопом вылетает с тропы на более широкое место. Здесь уже не будет преимущества… да если бы и было, сил пользоваться им все равно уже нет.

Именно этот момент выбирает для прыжка вожак.

Анжей отреагировал на опасность инстинктивно, в последний миг успев просто выплеснуть в морду варга остатки Силы. Зверя отшвырнуло назад, довольно чувствительно приложив о камни хребтом, но и полуэльф не удержался в седле, тяжело рухнув на припорошенный снегом лед. Дикое ржание лошади донеслось в последний раз, и дробный стук копыт, сливающийся в единый монотонный гул, стих.

«Вот и все, лошадка. Теперь ты сама по себе, и я сам по себе. Может, тебе повезет, и ты уцелеешь».

Перебарывая боль, он с величайшим трудом поднялся на ноги. Стоять было тяжело, но трость осталась у седла, как и арбалет.

Куртка и плащ теперь только мешали, и юноша не пожалел нескольких секунд, чтобы сбросить их. Простудиться он не боялся — варги разорвут раньше. Но и сдаваться без боя Анжей тоже не собирался.

В правую руку — жезл flammen sfiir . В левую — длинный кинжал. Если повезет, успеет полоснуть себя по горлу за миг до того, как кожу прорвут отточенные клыки.

Они подходили с обманчивой неторопливостью, пригибая головы — казалось, будто в поклоне. Скалили клыки, глухо рычали — но уже не выли, и не торопились броситься на кажущуюся безобидной жертву. С трудом вставший после удара о скалу вожак приближался медленно, осторожно. Анжей ждал — в глубине души он все еще допускал отчаянную мысль, что варги не рискнут продолжать бой и уйдут. В душе юноши смешались застарелое желание умереть и молодая, яростная страсть к жизни.

Вожак коротко рыкнул. Трое варгов, стоявших ближе всего к полуэльфу, припали на передние лапы. Готовясь к прыжку. Анжей поднял руку с жезлом, за секунду сформировал крохотный энергетический импульс, который должен был активировать оружие…

А в следующий миг темная тень возникла справа за его спиной, и зубы матерой самки сомкнулись на его запястье.

Юношу сбили с ног, жезл выпал из враз ослабевших пальцев, в зубах варга хрустнула кость, чьи-то клыки прорвали толстый кожаный сапог, вгрызаясь в ногу. Смрадное дыхание вожака коснулось лица Анжея, он успел еще увидеть умные, горящие ненавистью волчьи глаза, и вспомнить о кинжале в правой руке, но сил поднять его уже не хватило. Сознание милосердно покинуло измученное тело.

Он уже не видел, как неведомая сила расшвыряла варгов. Не слышал разъяренного рычания вожака, сменившегося жалобным скулежом, едва варг разглядел осмелившегося помешать торжественной трапезе. Не чувствовал, как неожиданный спаситель легко подхватил его тело на руки, укрывая курткой.

Один знакомый Анжея, старый охотник из Бестана, однажды рассказывал о том, как потерял руку. Случилось это во время зимней охоты на распоясавшихся в окрестностях городка волков. Лошадь, на которой охотник обычно ездил, ходила жеребая, и ему пришлось взять другого коня. Когда же волчью стаю подняли с места и погнали из леса к опушке, где стояли стрелки, жеребец испугался метнувшейся под копыта серой тени и понес, буквально через полмили сбросив всадника — уже в стороне от облавы. При падении охотник сломал ногу и вывихнул запястье. Он провел в снегу несколько часов, прежде чем на него наткнулись двое уцелевших волков, но когда они его нашли, он пожалел, что не замерз насмерть.

— А знаешь, парень, это оказалось совсем не больно, — рассказывал охотник, устраиваясь поудобнее в кресле у очага. — У волков такие острые зубы, что ты почти не чувствуешь, как эти гадины начинают тебя жрать. Правда, когда рвут — это да, это больно. Настолько больно, что ты либо теряешь сознание от боли, либо перестаешь вообще что-либо чувствовать. Я лежал в снегу, а эти твари отгрызали мне руку и рвали мясо на ноге. Во, видишь рубец? — в подтверждение слов он задирал широкую шерстяную штанину, демонстрируя огромный шрам на покалеченной икре. — Я лежал и смотрел, и все дивился — что же мне не больно?

Выжил он чудом. Когда облава кончилась, к наспех разбитому лагерю охотников выбежал его конь. Пошли искать — благо, снегопада не было, и следы перепуганного жеребца отпечатались в позавчерашнем снегу, словно в мягкой земле. Псы спугнули волков, охотника оттащили в лагерь, где ему наскоро оттяпали руку и хотели было заодно отрезать и ногу, но по счастью, в лагере нашелся опытный коновал, авторитетно заявивший, что на его памяти лошадей и не так рвали, и при должном везении все зарастет и даже ходить можно будет.

Все эти детали Анжей преимущественно пропускал мимо ушей, но почему-то навсегда запомнил: замерзать насмерть и быть разорванным волчьими клыками, которые едва ли превосходят по остроте варжьи — не больно. Если в первом он уже имел возможность убедиться ранее, хотя до смерти, конечно, тогда не дошло, то второе представилось испробовать на себе только сейчас. Последней мыслью перед тем, как он потерял сознание, было: «по крайней мере, мне не будет больно».

А теперь юноша лежал, преисполненный обиды на весь белый свет и на собственную наивную доверчивость в первую очередь. Болело все — руки и ноги, живот и грудь, голова, а особенно сильно — правая кисть. Это казалось странным — как может болеть то, что давно отгрызено? Может, его уже обглодали до косточек, и болят эти самые косточки? Но насколько полуэльф помнил из уроков анатомии, в костях нет нервов, следовательно, болеть они не должны. Было еще что-то про фантомные боли, когда давно потерявший конечность инвалид постоянно ощущает ее присутствие, но об этом он знал гораздо меньше. Выход был один — посмотреть своими глазами, и убедиться в наличии так мерзко ноющей правой руки, или же наоборот, в ее отсутствии, но вокруг было так темно, что Анжей не мог различить не то, что руку — даже где именно он находится. Впрочем, понятно, где — в снегу, там, где сбросил его с лошади вожак варжьей стаи, и где его растерзали голодные и злые хищники, которым какой-то сумасшедший ученый приписывал наличие зачатков разума. Видел бы он сам этот разум!