Антон Медведев - Орден Люцифера

— Хорошо, — отозвался Илья, повернулся и начал подниматься на второй этаж.

Виктора он застал за разбором каких-то бумаг.

— Садись, — предложил тот, собрав бумаги и сунув их в стол. — Как настроение?

— Не очень... — Илья сел в кресло, не зная, чего ему ждать от этого разговора. — Ты мне вче­ра что-то подсыпал в вино?

— Самую малость, — ответил Мастер. — Нуж­но было вправить тебе мозги, повернутые тем мо­нахом.

— Так ты все знаешь? — холодно спросил Илья.

— Ты меня удивляешь... — покачал головой Виктор. — Меня нельзя переиграть, понимаешь? Я знаю, чего ждать от людей, поэтому заранее при­нимаю нужные меры. И если бы я не ценил твои таланты, то вчера усадил бы тебя на стул сразу же вслед за журналистом. А может, и вместо него. Но я понимаю, что ты на распутье, что твоя Ольга и этот глупый монах просто задурили тебе голову. Вчера ты сжег человека, пути назад для тебя те­перь нет. Это ты, надеюсь, понимаешь?

— Понимаю.

— Тем лучше. Я уже говорил тебе, что никто не может уйти из ордена живым. На этот раз я тебя прощаю — просто понимаю, что люди глупы и не ценят хорошего к ним отношения. Но следующая глупость станет для тебя последней. Так что поль­зуйся тем, что тебе дают, и не испытывай мое тер­пение — оно не беспредельно. Все понял?

— Да...

— Замечательно. Будем считать, что офи­циальная часть нашей беседы на этом законче­на, — Мастер холодно улыбнулся. — И не злись на меня — я сделал то, что должен был сделать. Не мог же я допустить, чтобы ты попался в попов­ские сети. Свет — не для нас. Лучше быть пер­выми здесь, чем последними там. Хочешь что-то спросить?

— Да. Насчет кольца. Прежнее кольцо я уни­чтожил, это копия. Но оно почему-то работает.

— Оно работает, потому что тоже настоящее. Аркадий по моему указанию передал его ювелиру, а тот вручил тебе. Все просто.

— Ты действительно все знал... — вздохнул Илья.

— Тебя это печалит? Не бойся — я знаю все обо всех членах ордена. Знаю их привычки, их самые сокровенные тайны. Но в данном случае я — как врач: мои пациенты могут не опасаться, что какие- то из их тайн будут преданы огласке. Так что не пе­чалься и смотри на жизнь проще. Тем более что у тебя она может быть очень долгой. Если только, — тут Виктор назидательно поднял палец, — ты не будешь делать глупостей. Договорились?

— Договорились, — ответил Илья, думая о том, что от судьбы действительно не уйдешь.

Домой он вернулся к десяти утра. Долго сидел на кухне, не зная, как ему жить после того, что про­изошло. Все кончено — после второго убийства для него нет пути назад. Натали права: все они прокля­ты и прокляты навеки.

Около полудня он зашел в мастерскую. Взгля­нул на икону.

— Прости... — тихо сказал Илья. — Я не смог.

Не в силах вынести взгляда Спасителя, он по­вернул икону изображением к стене и быстро вы­шел из мастерской.

Ему было плохо. Хуже, чем когда бы то ни было. Но если раньше Илья искренне раскаивался в сво­их грехах, верил, что его еще действительно могут простить, то теперь в душе царила безысходность. Тому, что он сделал, не было прощения. Да, журна­листа убили бы и без него. Тем не менее, сигарету бросил именно он. Более того, если бы он не расска­зал Ольге про орден, журналист был бы жив. Зна­чит, смерть этого человека — целиком на его сове­сти. И ничего уже не исправить. Ни-че-го...

Следующие несколько дней прошли, как в ту­мане. Чтобы отвлечься от тяжелых дум, Илья с головой ушел в работу. Для начала уволил редак­тора издательства — глупая баба возмутилась, когда узнала, что все опять надо переигрывать. Ее попытки как-то сгладить ситуацию уже ничего не изменили. Когда она ушла, он холодно подумал о том, что за хорошие деньги люди готовы предать любые идеалы — после чисто символической борь­бы. Ведь возмутилась, не согласна с его решени­ем — стой на своем. Так нет, тут лее пошла на по­пятный. Стерва...

Впрочем, даже об этом Илья думал с непривыч­ной для него холодностью. Казалось, что-то в нем умерло. Исчезло, ушло навсегда. Даже смерть уже не страшила его, он не видел в ной ничего плохого. Смерть — это просто лекарство. Лекарство от жиз­ни. И скоро он его обязательно примет.

На ночь Илья теперь принимал снотворное — не хотел видеть снов. Это помогало. Проснувшись как-то утром, подумал о том, что если смерть — это небытие, подобное сну без сновидений, то это про­сто здорово. Гораздо хуже, если там, по ту сторону жизни, все-таки что-то есть...

Во вторник вечером к нему домой пришла Ма­рина. Девушка уже была навеселе: Илья подумал о том, что лучше бы ее выгнать, но все-таки впу­стил. Пропади оно все пропадом...

Уснул он лишь в третьем часу ночи. Запоздало подумал о том, что забыл принять снотворное, но вставать уже не хотелось.

Ему казалось, что он только закрыл глаза и тут же увидел перед собой Валентина. Монах держал его за руки и пристально смотрел в глаза. Илья испытал уже знакомое ощущение «просыпания» во сне. Пару секунд спустя он оказался на бере­гу все той же лесной речушки. Монах продолжал держать его.

— Отпусти меня! — Илья вырвал руки. — Ухо­ди, все кончено!

— Сядь, — предложил монах, указав на ска­мейку. — И успокойся.

— Ты не понимаешь! — крикнул Илья. — Я сно­ва убил человека! Убил, понимаешь? Сжег! Виктор обо всем знал, ему известна каждая деталь наше­го разговора! И с кольцом ничего не получилось — вместо одного мне просто всучили другое. И даль­ше может быть только хуже. Поэтому оставь меня и больше никогда не приходи!

Рядом зарычал Ларч. Но рычал он как-то оби­женно, словно не понимая, почему ссорятся эти люди.

— Тише, Ларч, — произнес Валентин, пес тут же затих и лег. — Сядь, прошу тебя. — Он взгля­нул на Илью и похлопал по скамейке рядом с со­бой. Чуть помедлив, Илья сел.

— Виктор переиграл нас, — сказал монах. — Он действительно знал все наши планы.

— Так почему же ты не подумал об этом рань­ше? — вырвалось у Ильи.

— Потому что не предполагал, что его уровень настолько высок, — тихо ответил Валентин. — Ты должен понять меня: я простой монах, у меня нет каких-то невероятных божественных способно­стей... — Он едва заметно вздохнул.

— И что, в вашей небесной канцелярии не на­шлось кого-то получше тебя? — хмуро спросил Илья. Потом спохватился: — Прости, если обидел.