Array Журнал «Если» - «Если» 2010 № 08

— Мой брат… — она запнулась, не зная, что сказать. «Пасик ведет себя странно? Но он всегда ведет себя странно. Да, но не так странно… по-другому. То есть… вот паскудство!»

— Да? — вежливо переспросила Женевьева.

— Кто водил его на экскурсию? Кто это был?

— Мадам Кавани. Дипломированный педагог, работает с трудными детьми. Наш давний сотрудник. Мы всегда обращаемся к ней, когда…

— Что она с ним сделала?

— С вашим братом? Ничего. — Она удивленно хлопнула ресницами. Синие глаза, синие ногти… — Не волнуйтесь, у нас гостями занимаются лучшие специалисты.

— Какие специалисты! Это не Пасик, он никогда себя так не вел!

— По-моему с ним все в порядке. — Она кивнула в сторону террасы, где Пасик, по-прежнему болтая ногами, деловито выскребал из вазочки остатки мороженого. — Он разве жаловался?

— Нет.

— Если у вас какие-то претензии… Лучше подождать вашего батюшку. — Тоже говорит «батюшка», как Винченцо, машинальна отметила она. — И если что-то не так, мы обязательно разберемся. Обязательно. А вот и он, кстати!

И Женевьева улыбнулась, словно это ее любимый отец вернулся с рыбалки.

Отец вошел шумно, вместе с розовым, обгоревшим на солнце Броневским, они вдвоем, ухая и веселясь, тащили огромную рыбу — точь-в-точь как вчерашние американцы; отец придерживал локтем распахнувшуюся дверь, за Броневским волочились снасти — какие-то удочки, катушки.

— Папа! — она и забыла, когда обращалась к нему так. — Папа, послушай…

Он отмахнулся, без обычного, впрочем, раздражения.

— Иди, доча, мешаешь…

«Дочей» он ее тоже давно уже не называл. Кажется, вообще не называл. Может, выделывается перед Броневским?

— Папа… — повторила она, — с Пасиком… Пасик…

Отец побледнел волной, краска сошла сначала с загорелой лысины, потом с румяных щек.

— Что? — спросил он шепотом, глядя на нее страшными остановившимися глазами. — Что с Пасиком?

— Не знаю, — она замялась, — он…

Не надо было его так пугать, надо было подождать, пускай бы сам…

— Пасик! — отец рванул дверь на веранду, Пасик слез со стула и пошел навстречу, улыбаясь во весь рот.

— Ух ты, какая рыбища! Папка, ты молодец!

— Пацан, — сказал Броневскйй и потрепал его по стриженой макушке. — Хороший пацан!

— Ты что, дура? — щеки отца обрели свой нормальный цвет, потом покраснели. — Ты чего пугаешь?

— Я только… — она запнулась.

Пасик взбежал по винтовой лестнице наверх и оттуда, перевесившись через перила, показал ей язык. Опять, точь-в-точь как вчера, из кухни набежали повара в белых колпаках, утащили рыбу… Отец проводил их веселым взглядом, а Броневскйй все продолжал дружелюбно похлопывать его по плечу.

— Пошли ко мне, ага? Обмыть бы надо.

Они бок о бок прошли в курительную, при этом отец называл Броневского Коляном.

Она так и осталась стоять посреди холла.

Женевьева, чуть заметно улыбаясь, поглядела на нее из-за конторки, пожала плечами и опять вернулась к своему детективу.

«Надо идти наверх, в номер, — думала она, — но мне страшно. Я боюсь Пасика. Раньше, когда, он был странный, не боялась, теперь боюсь. Это вообще не Пасик. Какой-то другой пацан. А отец не видит. Как он может не видеть, это ж его сын! Может, мама…»

На огромной двуспальной кровати мать раскладывала только что купленные тряпки — ворох жакетов, юбок: почему-то всегда видно, когда вещь от кутюр, даже если покрой простой и на первый взгляд ничего особенного. Мать и сама выглядела шикарно, даже как будто помолодела.

— В косметическом салоне были, — говорила она, прикладывая к груди очередную жакетку и придирчиво разглядывая ее перед зеркалом. — Нравится, да? Жаль, ты с нами не пошла, там такие консультанты, такие стилисты… Тебе точно бы подошло что-то женственное и чтобы вырез побольше. У тебя тициановский тип, а одеваешься как пэтэушница какая-то. Вон, майку зеленью вымазала. Ничего, мне эта майка все равно никогда не нравилась. Вернемся, я тобой займусь. Летом и у нас распродажи бывают, мне Броневская эта говорила, она вообще ничего оказалась, хорошая тетка, училась в педе, представляешь? У нас на факультете, только годом раньше. Я вроде помнить должна, но не помню…

— Мама, — она запнулась, потом осторожно спросила, — ты Пасика видела?

— Ага, — мать повернулась к зеркалу боком, живот у нее куда-то ушел, странно, наверное, белье тоже купила правильное. — Эта Кавани сказала, что он легко поддается социализации. Что просто надо было снять блоки…

— Какие блоки?

— Откуда я знаю, какие блоки? Она психолог, ей лучше знать. Специалист. Малый просто расцвел. Завтра они едут в зоопарк, он только об этом и говорит… Как раз хорошо, я завтра записалась на процедуры: косметолог сказала, что еще пару дней, и кожа будет как новая, представляешь? А у этой Броневской проблемы с волосами, кто бы мог подумать?

— А тебе не кажется…

— Может, с нами поедешь? Я прямо вижу, что с тобой можно сделать! Волосы под темное золото, кожу осветлить чуть-чуть, помаду розовую. Ты будешь точно как эта… Мария Магдалина, у них в музее висит. Тициан, подлинник. А та, что в галерее Уфицци, — подделка, они говорят. Тут такая история была с этим Тицианом…

Она попятилась и остановилась, только когда уперлась спиной в стенку.

Опять Тициан!

— Сейчас, когда с Пасиком полегче стало, надо бы тобой заняться. А то растешь, как трава в поле. Красивая ведь девка вымахала! Вернемся, посажу тебя на диету, чтобы чуть-чуть сбросила. Много не надо, сейчас полненькие как раз в моду входят, кожа сама очистится, надо только диету правильную подобрать. Гляди, что я тебе купила, настоящий Тиффани, начало двадцатых, серебро, эмаль. Видишь клеймо?

— Подделка, — с трудом выговорила она.

— Ничего и не подделка, дуреха, сертификат вот. Как раз под твой новый имидж, коллекционный образец… это тут дешево, а хоть в России, хоть в Америке, знаешь, сколько это вообще стоит? А Броневская себе Фаберже купила, представляешь? Ну и глаз у нее! Поглядела, сразу говорит: а ведь это Фаберже, мон дье… Отец, погляди, как тебе?

— Ты у меня красавица. — Отец, радостный, оживленный, стоял в дверях, потирая руки. — Надо же, как тебе идет эта штука. Ну, и я неплох!

Он, улыбаясь, плюхнулся в солидное толстоногое кресло.

— Броневский-то… Мы с ним отлично сыгрались. Он ведь меня к себе позвал.

— Ох! — мать прижала ладонь к губам. — Правда?

— Знаешь, сколько он мне положил? Для начала причем? И доля в предприятии… и… он сказал: когда рыбачишь вместе, то сразу видно, на кого можно положиться, на кого нет. Как вернемся, чтобы я сразу ему звонил, по приватному номеру. Приступаю, и без всякого испытательного срока!

Отец вскочил, прошелся взад-вперед по комнате. Он даже ходит по-другому, подумала она, плечи развернуты, голова поднята…