Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга желаний

— Продолжай, сын мой. — Приободрил Святейший.

— Едва унялась дрожь, как был нанесен второй удар. Треснуло, не выдержав яростного напора, само сердце планеты. И земли, занятые нелюдью, погрузились в пучину. Из пяти континентов уцелел лишь один. В третий раз ударил Молот и исчез невидимый щит, хранящий Землю от солнечного взгляда, и гнев Господа обрушился на уцелевших. Сам воздух стал огнем, и даже камни плавились, когда на них указывал перст Создателя…

— Складно говоришь.

— По глупости своей я лишь повторяю чужие слова.

— А что же стало с нелюдью?

— Малые народы, известные как китайцы, индийцы, арабы исчезли полностью. Другие остались, но лишились былой силы.

— Лишились. — Согласился Святейший. — Зато сохранили древние знания. Не все, сделанное нашими предками, плохо, но напуганный человек не способен мыслить здраво, оттого запрет был наложен на все. А в результате ценнейшие знания утеряны.

Патриарх грустно улыбнулся, сожалея о неразумности своих детей. Нет, я еще не встречал более великого человека, чем сидящий передо мной муж. Сколько сдержанного благородства в его чертах, сколько мудрости в словах, сколько величия, силы и великодушия. Со мной он говорил, как с равным. И мое восхищение росло с каждой минутой.

— Сын мой, — ласково заговорил он снова, — а ведомо ли тебе что-нибудь о существах, именующихся Вампирами?"

Фома отложил бумаги в сторону, он не представлял, что писать дальше. И нужно ли вообще писать об этом? Вампиры… удивительные существа, живущие в ночи, такой же осколок прошлого, как и Молот Тора, но о великом оружии после катастрофы никто не слышал, а вампиры жили.

Жили, несмотря на все усилия людей, Святого престола, Инквизицию, Охотников и регулярные экспедиции к Замкам. Плевать они хотели на экспедиции. Как и на людей. Им даже нравилось: свежая кровь, которая приходит сама. Отродья тьмы существовали за счет человеческой крови, и если бы не милость Господа, Хранителя жизни, денно и нощно радеющего о благополучии рода человеческого, твари давным-давно расселились бы по земле, полностью изничтожив племя людское.

И вот теперь Фоме предстоит лично встретиться с одним из них.

И не только встретиться: существо надлежало доставить в Храм, но… но разве он, Фома Лукойл, воин? Или брат-инквизитор? Или Вольный Охотник? Он вообще в Библиотеке работает, среди книг и рукописей. Он понятия не имеет, как с нечистью обращаться…

Страшно.

Господь всеблагой, не оставь слугу своего, дай ему сил устоять и сохранить душу, столкнувшись с отродьем Диавола.

2*

— Милый, о чем ты думаешь? — Айша перекатилась на живот, черный шелк покрывала соскользнул на пол, но Айша не обратила на это внимания.

Белое и черное, черное и белое. Она всегда любила контрасты.

— Кааарл! Ну? — хмурится. Наверное, зря он согласился на эту встречу, глупо ожидать, что и вправду вспыхнули старые чувства. Какие чувства, обыкновенное любопытство, приправленное страстью к интригам.

Вот интриги Айша любила, примерно так же, как персики и розовый жемчуг.

— Что вы с Мареком затеяли, а? — она легонько царапнула коготками по спине. — Ну, будь хорошим мальчиком, расскажи…

— Ты уже и с Мареком успела?

Вот сука. Хотя, чего от нее ждать. Верности? Даже не смешно. А Айша улыбается, догадалась о его мыслях, знает, как облупленного.

— Ревнуешь. Ты такой смешной, когда ревнуешь… и глупый.

— А Марек? — вот не нужно было спрашивать. Какого дьявола он опять поддался на эту провокацию?

— Марек — псих, — спокойно ответила Айша. — Подай мне персик, пожалуйста.

Карл подал. Вообще следовало бы уйти, момент удобный, нейтральный. Но он не уходил, ждал, наблюдал, как она ест персик, сок стекает по щеке и подбородку, коснуться бы, вытереть.

Ну уж нет, хватит, поиграли.

— И все же, Карл, — Айша не собиралась отступать. — Куда подевалась твоя сахарная девочка?

— Не твое дело, милая.

Не обиделась, рассмеялась и, потянувшись, потерлась подбородком о его плечо.

— Очередной эксперимент, да?

— Да.

Эксперимент, чертов эксперимент, от которого как-то неспокойно на душе. Не то, чтобы он нервничает — не хватало из-за подобной ерунды нервничать — скорее уж предчувствие нехорошее. А предчувствиям своим Карл доверял.

— Поэтому ты такой мраааачный, — Айша сделала свой собственный вывод. — Марек считает, что ты чересчур сентиментален. Но Марек — псих, я ему не верю.

Но продолжаешь спать. Карл хотел сказать, но сдержался. Зачем? Айша такая, как есть. И Марек тоже. И он сам, Карл Диттер, Хранитель Южных границ, хозяин Орлиного гнезда.

— Глупый, ревнивый сентиментальный Карл, — Айша провела пальчиком по позвоночнику. — Почему ты позволяешь играть с собой?

— А ты?

— Скучно. Господи, если бы ты знал, до чего мне скучно…

Черный шелк у кровати, рыжие волосы в белой ладони, сжать бы, смять, вырвать… а вместо этого гладит.

— Не сердись на меня, хорошо? — Айша высвободила прядь, обняла, прижалась. Совсем как раньше, когда-то дьявольски давно, когда близость была близостью, а не случайным эпизодом в череде лет. Играет, паразитка, любопытно ей.

— Не скажешь, да? Ну как хочешь, — она чуть отстранилась. — Марек просил передать, чтобы ты заканчивал со страданиями и делом занялся. На юге неспокойно.

Вот же сука. Все-таки укусила.

А Марек и вправду псих. И ублюдок.

— Дай мне еще персик! — потребовала Айша, потянувшись за покрывалом. Черное и белое. Белое и черное. Скорее уж черное и черное, белого в этом мире почти не осталось.

Баня. Горячая баня. Обжигающе горячая. Еще вчера я бы полжизни отдала, чтобы, наконец, согреться. А сейчас все равно как-то: холод сковывал мышцы и обещал покой.

— Ты чего? — Ильяс не оставил меня даже в бане. Смешно. Жара такая, что дышать невозможно, а он в рубахе, штанах, и автомат обнимает, не боится оружие попортить. Но мое дело — сторона. Мое дело отмыться, избавится, наконец, от проклятого запаха, который намертво въелся в кожу. Даже вонючее, полужидкое мыло, выделенное от щедрот княжеских, и то не могло перебить дух камеры. И я снова и снова терла шкуру.

Ильяс наблюдал. Молча. Равнодушно. Правильно, с их точки зрения меня нельзя считать женщиной: слишком бледная кожа, слишком холодное тело, слишком… слишком много в нас иного.

— Ты что? — повторил вопрос стражник. — Мерзнешь, что ли? Пару поддать?

— Нет.

Пар не поможет. Мне почти и не зябко, самую малость только. Жажда лишь отдаленно похожа на холод. Жажда — это мышечная дрожь, поначалу мелкая, но с каждым часом становится все сильнее, перерастая в судороги. Жажда — это стальной привкус на губах и запах дыма в носу. Это сердца, которые то начинают бешено колотиться, сбиваясь с выверенного ритма, то замирают в испуге. Это легкая тошнота и головокружение. Синюшные губы и слезящиеся глаза. Жажда — это жажда, по-другому не скажешь.