Гала Рихтер - Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Кто-то — я находился спиной к двери и не видел, кто именно — открыл и закрыл дверь, и только после этого я отстранился, чувствуя, как теряю что-то безумно для меня важное.

— Что происходит? — процедила Джой с мягкой улыбкой, не оставляющей мне ни малейшего сомнения в том, что меня сейчас расчленят. Я выдохнул и пожал плечами:

— Все элементарно! Даже если Скадер понял, что мы взяли ключи, и пришел сюда, то увидел не то, как мы связываемся с властями, а то, как тискаются двое озабоченных подростков. Гормональный взрыв и все такое… Я тоже гений! — закончил я уже с улыбкой.

— Ты — клинический идиот! — отрезала Джой, — Это был Питер. И объяснять ситуацию я предоставлю тебе, уж не сомневайся! Надеюсь, он оторвет тебе голову.

Ох, черт, подумал я. Черт, черт, черт…

* * *

Аккуратно закрыв дверь и оставив ключ на полу столовой, как раз в том месте, где мы со Скадером столкнулись, я направился к Питеру. У меня были большие сомнения в том, что Пит сейчас отреагирует адекватно, но подставлять Джой тоже было не дело.

Я постучался в дверь и зашел, не дождавшись ответа. Пит сидел на стуле с какой-то книжкой в руках, но, судя по перевернутой обложке, явно не читал.

— Надо поговорить, — начал я. Питер с заметным облегчением отложил свою книженцию.

— Ну говори. Потешь мою душу.

Я сел на кровать, взглянул на друга. Злился. Да конечно злился!

— Не знаю, поверишь ли ты, но это правда не то, чем могло показаться, — сказал я. Пит скривился как от зубной боли:

— Конечно. Она просто уронила себе что-то в рот, а ты мужественно помогал ей в поисках, — съязвил он.

Я взлохматил и без того растрепанные волосы. Захотелось проорать, что я ни о чем не жалею, и, если бы только какой-нибудь добрый дух дал мне возможность повторить все, что сегодня произошло, я бы повторил без колебаний, и вообще, что Джой — не его собственность, чтобы так остро на все реагировать, и что Пит просто дурак, если он считает, что я настолько большой подонок, что… что я сделал это ради себя…

Но ведь это правда, сказал честный внутренний голос. Я велел ему заткнуться.

— Питер, выслушай меня. Это правда: я поцеловал Джой. Она этого не хотела. Просто мы думали, что в кабинет возвращается Скадер, и это был единственный выход.

Пит резко развернулся ко мне:

— Какого хрена вы делали у него в кабинете? — резко спросил он, — Я же просил тебя, дебила, не делать глупостей, и, тем более, не впутывать в это все мою сестру! Неужели трудно хоть раз сделать то, о чем тебя просят, Чарли?!

— Мы связались с полицией, — тихо вставил я.

— Ты, придурок, на кой надо было устраивать все это представление? А если бы долбаный Скадер или еще какой-нибудь долбаный козел сунулся бы в кабинет вместо меня? Думаешь, только я заметил вашу идиотскую сценку в столовой!

Он орал на меня, но я чувствовал мерзкое чувство облегчения. Питер посчитал, что тот поцелуй и впрямь был необходимостью, единственным выходом. Он так ничего и не понял. Так же, как и Джой.

— Пошел вон! — сказал он, наконец. — И не попадайся мне на глаза, Чарли Рихтер!

В его голосе была злость, но злость сиюминутная, несильная. Он перенервничал, понял я. Просто испереживался за меня и за сестру.

— Что сидишь? Выметывайся, — рявкнул Пит, указывая на дверь и я почел за лучшее пойти к себе.

На душе у меня стояла редкостная сумятица. Мы выполнили то, что задумали, Риди наверняка из кожи вон вылезет, но меня найдет (он делал так, даже когда я не хотел, чтобы меня находили), и, мало того, мне удалось даже поцеловать девушку, которая мне безумно нравилась. Но было что-то в этом неправильное.

Наверное, решил я, заходя в отведенную мне каморку, все дело в том, что я совсем не так представлял себе этот поцелуй. Мне меньше всего хотелось, чтобы это было впопыхах, торопясь. Даже то, что она ответила мне, казалось теперь лишь растерянностью. Она просто растерялась от неожиданности, вот и все.

Будь на месте Джой Рахиль, она бы все поняла.

Этим я и занялся: рухнул на кровать и начал размышлять о Рахиль и Джой. Рахиль вообще была намного сообразительнее чем Джой во многом, подумалось мне. Уж по крайней мере то, что я по уши влюблен в скандальную мисс Чейс она, в отличие от последней, заметила сразу. Джой — так же, как, наверное, и я сам, отличалась редкостным тупоумием в этой сфере.

Наверное, решил я, наконец, все дело во мне. Как и всегда.

Я не соврал тогда Рахиль. Я не умею любить. Меня не научили любить.

Все свое детство — а помню я себя лет с трех — мы куда-то ехали. Я привык к трейлеру, к постоянной тряске, к тому, что мама часто уходит, оставляя меня то одного, то с какими-нибудь новоявленными знакомыми в небольших придорожных мотелях, где мы останавливались на ночь-другую. Мы жили на съемных квартирах — по месяцу или больше, но нигде больше полугода, и мужчины возле нее сменялись по несколько раз за неделю, и я уже путался и никого не называл папой, как было с ее первыми кавалерами. Она не кричала на меня, нет. Просто меня не было в ее жизни.

Однажды, когда мне было уже лет семь, мы все-таки осели. Мама продала трейлер, добавила откуда-то взявшиеся деньги и купила маленькую квартирку в Бруклине. С тех пор, я и считаю Нью-Йорк своим родным городом. Я начал ходить в школу, она стала работать. Иногда по вечерам, после наспех приготовленного ужина из полуфабрикатов, она обнимала меня, и мы вместе делали мои домашние задания. Я помню, как она смеялась над моими ошибками по английскому: грамматика у меня и тогда хромала на обе ноги. Я помню, что она была красивая — темноволосая, с длинными черными ресницами, и такими же как у меня темно-карими глазами. Все говорили, что я очень на нее похож, только она — смуглая, а я светлокожий, в отца, как, смеясь, говорила она. Так продолжалось полгода — только она и я. А потом появился Брэд. А потом Тимоти. И еще много кто. И ей снова стало не до меня. С работы она бежала на свидания или в клуб, и все чаще от нее пахло странной смесью запахов: сигареты, дешевый виски и мужской одеколон. Я начал прогуливать школу, почти забросил занятия, слоняясь без дела по кварталу. Начались проблемы.

Я уже не помню, за что она ударила меня в первый раз. Кажется, это было после звонка моей классной руководительницы. Я почти не посещал школу, "запустил" всё, что только было можно, дрался с каждым, кто бросал на меня косой взгляд. Это было по детски, и стоило только маме на неделю забросить свои развлечения, как я снова выправлялся. Но в тот раз она начала кричать.

"… — Ты — урод! Такой же, как твой папаша! И закончишь так же!

Я стою перед ней, и мне страшно. Мама, такая близкая, такая родная, как же она может так.

— Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! — кричит она, и из глаз по красивому, но сейчас искаженному лицу текут потоки злых слез. Я пытаюсь оправдаться, но она со всей силы бьет меня по лицу, — Ненавижу тебя! Ублюдок!