Гала Рихтер - Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

— О чем задумался? — хрипловатый голос Дика вернул меня к реальности.

— Да ни о чем, — я пожал плечами, но потом внезапно для самого себя разоткровенничался, — О том, что иногда все заканчивается.

— Что — всё? — заинтересовался Дик.

— Да вообще всё. Жизнь становится иной, а мы даже не замечаем этого. А когда осознаем, обычно бывает уже поздно. Вот так то.

Дик достал из кармана сигарету, пустил колечко дыма (я молча позавидовал — так и не научился этому трюку) в открытое окно и заметил вполголоса:

— А ты умнеешь, Мистер Нелепица.

Ну надо же, Дик Риди сделал мне полновесный комплимент. Стало быть, не сегодня, так завтра пойдет синий снег, ад замерзнет, а черти начнут кататься на коньках, держась за руки, в гармонии со всем гребаным миром.

Ничего этого я Риди не сказал, сам не знаю почему.

— Скорее, просто взрослею, — ответил я вместо этого.

Дик помолчал немного, выбросил окурок в окно, глубоко и искренне наплевав на все истерики "зеленых" по поводу мусора на обочинах, и сказал спокойно:

— Я рад, что ты это осознаешь.

Дальнейший путь до Чикаго мы провели молча, и это было правильно. Дик время от времени смолил свои сигариллы, заставляя меня вздыхать от зависти — просить их я у него не стал, зная, что это не принесет результатов. А я глядел на дорогу и представлял себе будущее с Чейсами.

Мелани и Лоуренс пришли ко мне в палату позавчера вечером, когда я, полулежа на кровати, смотрел в окно и считал пролетающих голубей, которых, если верить Доне, подкармливали сотрудники госпиталя.

Я их и не узнал, если честно.

В дверях стояли двое: высокий встрепанный мужик с темными волосами, с тонким типичным лицом деятеля науки, с головой ушедшего в последнюю, и женщина лет тридцати семи-сорока, с собранными в длинный хвост светлыми волосами. Она подправила падающие очки указательным пальцем, и до меня дошло…

Точно так же это делал ее сын. Внимательно смотрел, чуть наклонив голову с русыми волосами, собранными в хвост, и ловил съезжающие очки пальцем.

— Здравствуй, мальчик, — сказала миссис Мелани Чейс, и я понял, что той ночью, когда я лежал в бреду, все-таки она, а не моя мамаша, сидела со мной рядом. От ее объятий, в которые она меня заключила, веяло теплотой и спокойствием.

— Здрасьте, — пробормотал я. Лоуренс протянул мне руку:

— Здорово, сынок. Ты нас немного напугал, честно говоря.

У него были умные глаза, такие же неестественно ярко-синие, как у Питера и Джой. Ну, надо же…

Я улыбнулся:

— Я и сам малость испугался. Вы ведь родители Джой и Питера, верно?

— Верно. — Лоуренс кивнул. — Как ты?

— Нормально. Меня уже сто раз можно было выписать, — сказал я недовольно, — Этим эскулапам только попадись, завещание можно писать сразу.

— И что? — поинтересовалась Мелани. — Написал?

Я хмыкнул:

— Нет, конечно. Мне нечего и некому завещать.

Мы еще минут десять болтали на отвлеченные темы, пока Лоуренс не спросил в упор:

— Чарли, чем ты предполагаешь заняться после выписки?

Я потер переносицу в раздумьях:

— Не знаю. Вернусь в школу для начала. А что?

— У нас предложение. Мы говорили с Ричардом, и он сказал, что у тебя нет семьи…

Ричард — это, стало быть, Риди, отметил я. Чертов сукин сын!

— И мы хотим, чтобы ты жил с нами. Понимаю, это несколько неожиданно, но все-таки… В нашем доме достаточно места, и мы постараемся быть хорошими родителями… — он слегка запинался. Нервничал что ли? — Или опекунами. Вот чертовщина — за последние годы я разучился разговаривать с подростками!

Я по привычке убрал полезшую на лицо шевелюру ладонью и в который раз сказал сам себе — постригись. Очевидно, до парикмахерской я не дойду, и делать это надо будет самому в ванной.

— Ну, отнесись как-нибудь к этому, что ли, — беспомощно закончил Лоуренс, разводя руками. Если бы дело касалось его науки, мимоходом подумал я, ему гораздо проще было бы все объяснить сухим языком формул и сокращений.

— Я не знаю. Я…Как объяснить…Я не похож на Джой или Питера, я не гений, и явно не пример для подражания, так что… — замечательно, косноязычие — это заразная болезнь. Или я тоже нервничаю?

— Постой, Ларри, я, кажется, знаю, в чем дело, — сказала Мелани строго, и я тотчас понял, кто хозяин в этом доме. — И ты, Чарли, не торопись. Ты, кажется, думаешь, что мы делаем это из благодарности за детей, не так ли?

У Лоуренса заверещал телефон, и он, извинившись, вышел.

— Нет. — резче, чем надо было бы, сказал я в ответ на вопрос. — Не совсем так. Из жалости.

Господи, ну я и идиот.

Но я правда так думал. Посудите сами: кому на хрен нужен альтернативно одаренный подросток с чертовски дурной репутацией? Правильный ответ — никому. Разве что какой-нибудь тетушке с типажом вдовы Дуглас, на которую Мелани Чейс не походила никак. Логика железная, не подкопаешься, да вот только миссис Чейс рявкнула на меня так, что я мигом понял, в кого ее дети пошли характером:

— Знаешь что, мальчик, это уже глупость! Приятно, конечно, чувствовать себя уникальным, но мазохизмом заниматься не надо. Жалеть тебя никто не намерен, поверь!

Она замолчала и уставилась на меня. Русый длинный хвост, перекинутый через плечо, светлая, до сих пор гладкая кожа, лишь несколько морщинок в уголках глаз, и чуть заметная полнота, ясно говорящая, что передо мной уже не юная девушка. Наверное, ее дочь будет такой же через двадцать лет. Только глаза серые, а не синие.

— Вы — как Джой, — произнес я. Она подняла вверх бровь:

— Это комплимент или ругательство? Зная свою девочку, предполагаю, все-таки, второе.

— Ни то, ни другое. Но она тоже умеет говорить так, что ей веришь.

Мелани усмехнулась, и в этой усмешке появилось то, чего у Джой не было. Опыт. Взрослость. Мудрость.

— Я ей передам, — пообещала она.

— Не надо. Еще возгордится.

— Это не страшно.

В палату вошел Лоуренс, сжимая в руке мобильник:

— Милая, звонил Питер. Спрашивает, скоро ли мы приедем. И на сколько персон накрывать стол?

— Скоро, — отозвалась она, — Сегодня — на четыре. А вот после выписки, на пять, я полагаю.

— Угу, — я кивнул, — Но только если у вас есть приличный кофе.

— По такому поводу — найдем.

Лоуренс перевел веселый взгляд с жены на меня:

— А вы быстро спелись, — заметил он.

Мы не говорили больше о серьезном. Мелани, похоже, была любительницей пошутить, посмеяться, и я снова и снова сравнивал ее с детьми, а Лоуренс с удовольствием поддерживал ее шутки, но в основном молчал, то ли погруженный в свои собственные мысли, то ли наблюдал за нами. Он был похож на одного моего приятеля — мексиканца по имени Алехандро, с которым мы вместе промышляли в одной из уличных шаек: в компании он всегда был немного на отшибе, но без него любой сейшн был скучноват. Алехандро не потешал никого рассказами, но он умел внимательно слушать, а потом вставлял в разговор замечания, от которых сами рассказчики начинали кататься по полу от смеха. На время нашего знакомства мне было тринадцать с половиной, а ему уже шел семнадцатый, он жил с одной из шлюх того квартала, Кармен ее звали что ли. От него или нет — этого уже никто никогда не узнает — она залетела, и этот пентюх на ней женился, и ушел с улицы в рабочие, дескать денег там конечно меньше, но зато шансов не сдохнуть во цвете лет гораздо больше. Тогда нас это удивило, и, если честно, изрядно позабавило, а сейчас, сравнивая своего старого приятеля и знаменитого ученого Лоуренса Чейса, я вдруг понял, что Алехандро, единственный из всех, кто тогда был в этой компании, поступил по-мужски.