Стефани Майер - Сумерки (пер. Аделаиды Рич)

— Потому что, чисто технически, нам не нужно дышать.

— Ты…

— Ну нет, ты обещала. — Он засмеялся и легонько прижал холодный палец к моим губам. — Так ты хочешь узнать, чем все кончилось?

— Ты же не можешь одарить меня откровением вроде этого и ждать, что я промолчу! — пробубнила я из-под его пальца.

Он убрал палец и положил ладонь на мою шею. Сердце у меня забилось, но я не поддавалась.

— Ты можешь не дышать ? — требовательно спросила я.

— Нет необходимости. Просто привычка.

Он пожал плечами.

— И как долго ты можешь… без воздуха?

— Думаю, до бесконечности. Точно не знаю. Мне становится слегка не по себе, когда я не слышу запахов.

— Слегка не по себе… — эхом повторила я.

Я не следила за лицом, и он увидел в нем что-то, что заставило его помрачнеть. Его рука упала вниз, он стоял, не двигаясь, впившись в меня глазами. Между нами повисло молчание. Его черты словно окаменели.

— Что с тобой? — спросила я, касаясь застывшего лица Эдварда.

Оно оттаяло под моей рукой, и он вздохнул.

— Я все ждал, когда это случится.

— Ждал чего?

— Я знал, что настанет момент, и я что-то скажу или ты что-то увидишь, что окажется уже за гранью приемлемого. И ты побежишь прочь с громкими воплями. — Он слегка улыбнулся, но глаза оставались серьезными. — Я не буду тебя удерживать. Я даже хочу, чтобы это произошло, потому что тогда я перестану быть угрозой для тебя. Но еще я хочу быть с тобой. Два желания, которые примирить невозможно…

Он замолчал, пристально глядя мне в лицо. Ожидая чего-то.

— Никуда я не побегу, — пообещала я.

— Посмотрим, — ответил он и снова улыбнулся.

Я сердито сдвинула брови.

— Ладно, поехали дальше: Карлайл переплыл Ла-Манш…

Он помедлил, возвращаясь к рассказу. Его глаза невольно скользнули к другой картине. Самая яркая, в самой роскошной раме, она была и самой большой — в два раза шире двери в кабинет, рядом с которой висела. Толпам ярких фигур в развевающихся одеждах казалось, не хватало пространства огромного холста — они извивались вокруг высоких колонн, свешивались с мраморных балконов. Я не смогла определить, относился ли сюжет к греческой мифологии, или фигуры, плывшие высоко в облаках, были какими-то библейскими персонажами.

— Карлайл приплыл во Францию, потом отправился в путешествие по Европе, по тамошним университетам. Ночами он изучал музыку, науки, медицину — и нашел свое призвание, свое искупление в том, чтобы спасать человеческие жизни.

На его лице появилось восхищенное, почти молитвенное выражение.

— Мне не под силу описать, как ему пришлось бороться с собой. Он потратил два века мучительных усилий на то, чтобы отточить свой самоконтроль. Сейчас он почти не реагирует на запах человеческой крови и может полностью отдаваться любимой работе, не испытывая страданий. Его душа находит в больнице мир и покой…

Эдвард замер, глядя прямо перед собой. Затем неожиданно вернулся к теме. Он коснулся пальцем одной из фигур на полотне.

— Он учился в Италии, когда обнаружил там себе подобных. Они были культурными и образованными, не то, что призраки из лондонской канализации.

Он указал на четыре невозмутимые фигуры, изображенные на самом высоком балконе. Они спокойно смотрели на царящий внизу хаос. Внимательно рассматривая странную четверку, я с истерическим смешком осознала, что узнаю мужчину с золотистыми волосами.

— Друзья Карлайла очень вдохновляли Солимену. Он часто изображал их богами, — коротко засмеялся Эдвард в ответ. — Это Аро, Марк и Кай, — сказал он, указывая на трех мужчин — двух черноволосых и одного седого, как лунь. — Ночные покровители искусств.

— Что с ними случилось? — спросила я, водя пальцем в сантиметре от фигур на холсте.

— Ничего. — Он пожал плечами. — Они все еще там. Там, где пробыли уже много тысяч лет. Карлайл оставался с ними недолго, всего несколько десятилетий. Он восхищался их культурой, их утонченностью, но они упорно старались вылечить его от отвращения к «естественному источнику питания», как они выражались. Они старались переубедить его, он — их, и все кончилось обоюдным разочарованием. Тогда Карлайл решил перебраться в Новый Свет. Он мечтал найти таких же, как он. Видишь ли, он был очень одинок.

— Но за долгое время так никого и не встретил. По мере того как чудовища все больше отходили в мир детских сказок, он обнаружил, что может общаться с ничего не подозревающими людьми так, словно он — один из них. И он начал работать врачом. Но, как ему ни хотелось сблизиться с кем-нибудь, он не мог — это был слишком большой риск.

— Когда началась эпидемия «испанки», он работал по ночам в госпитале в Чикаго. К тому времени он уже несколько лет вынашивал в голове идею и наконец почти решился действовать: раз у него нет друга, он сам создаст его. Он не вполне понимал, как произошла его собственная трансформация, и потому колебался. Кроме того, ему была отвратительна мысль о том, чтобы украсть чью-нибудь жизнь так, как была украдена его собственная. В этом состоянии духа он и наткнулся на меня. У меня не было надежды, я был в палате умирающих. Он лечил моих родителей и знал, что я остался один. Он решил попробовать…

Его голос, и так уже почти шепот, замер совсем. Невидящим взглядом он смотрел в окно. Я пыталась понять, чьи воспоминания заполняли сейчас его память — Карлайла или его собственные, и просто тихо ждала.

Наконец, он обернулся ко мне, и его лицо осветила кроткая ангельская улыбка.

— И вот, круг замкнулся, и мы вернулись к началу, — заключил он.

— Ты все время был с Карлайлом? — поинтересовалась я.

— Почти все время.

Он легко положил руку на мою талию и потянул меня следом за собой. Когда мы выходили из комнаты, я оглянулась на картины, гадая, услышу ли когда-нибудь остальные истории. Так как Эдвард ничего не сказал в продолжение, я переспросила:

— Почти?

Он вздохнул и неохотно ответил:

— Через десять лет после того, как я был рожден… ну или создан, как тебе больше нравится… у меня случился приступ типичного подросткового бунтарства. Я был не в восторге от перспективы вечного поста и бесился оттого, что он сдерживал мой аппетит. Поэтому я ушел от него и какое-то время жил один.

— Правда? — я была скорее заинтригована, чем испугана, хотя, возможно, мне следовало бы испугаться.

От него это не укрылось. Я смутно видела краем глаза, что мы уже поднимались по лестнице на следующий этаж, но мне было не до того.

— Разве ты не чувствуешь отвращения?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю… это как-то… естественно.

Он хрипло засмеялся, громче, чем обычно. Мы были уже наверху, там, где начинался еще один облицованный панелями коридор.

— С момента моего второго рождения, — тихо проговорил он, — я обладал преимуществом видеть мысли любого существа рядом со мной, будь то человек или нет. Именно поэтому лишь через десять лет я восстал против влияния Карлайла — я видел его безупречную искренность и отлично понимал, почему он живет так, как живет.