Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

— Но что же делать?! — сникла Манька, переводя вопросительный взгляд с одного на другого.

— Эх, ей бы в нутро вампира заглянуть, как встарь… — Борзеевич с сожалением махнул рукой. — Так сказать, полюбоваться на землю ближнего в идеальном видении вампира! Не понимаешь ты, интеллекта тебе не хватает… Помню, были такие герои… ходили за три девять земель в царство Кащея… По-другому оно еще Ад называется, откуда стартуют в разные места.

— А тебя, Манька, не ведет ли дорога под землю? — Дьявол задумчиво похрустел костяшками пальцев, отвлекаясь от своего занятия. — А то, каждая мысль о вампире с такой теплотой — аж зрить тошно!

— Я знаю, — не сомневаясь, согласилась она. — Про любовь наслышалась, про гадости насмотрелась… Если заставляли так думать, то как иначе-то!

— Это ты по покойникам судишь? — усмехнулся Дьявол, пожимая плечами. — Так это проклятой головушке назидание, а свое они при себе держат! Твоя земля в любви, а где она, любовь? Обнимает тебя? Земля вампира под проклятием, а где оно, проклятие? Как-то поднимается на него? Если бы он мог осознать, что с ним творят, с катушек бы слетел — но не слетают, наоборот, умнее становятся… А как проклятый в огонь ушел, там земля, как Дух Вампира, ибо проклятый на мучения своей земли из другого места смотрит. И сказать ничего не может, изгнан. Я в это время говорю — и понимает, каким местом думал.

— Понятно, — протянула Манька расстроено. — Себя надо любить…

— Ничего тебе не понятно, — сердито перебил ее Дьявол. — Пока под проклятиями ходишь, любить себя бесполезно. И опасно! Люди злее от этого становятся… — он скептически хмыкнул. — У древнего вампира на каждое твое здравое о себе слово плеть и свое слово. А больная, много ли налюбишь? Или когда враги навалились со всех сторон? А посмотрела бы, и было бы проще землю образумить. Первым делом, стражей надо выставить, чтобы за Благодетелей молиться стало некому. Но если земля не покажет, ты их днем с огнем их не сыщешь, а восстала — трупики только успевай принимать! — он расположился удобнее, пригубив чаю. — Люди видят землю вампира, а своя земля — сам человек. Как же на себя полюбуешься, если в то же время и спишь, и ешь, и тем же местом смотришь?! На душу вампира тебе надо посмотреть, но не на человека, а на землю его… В чистом виде, когда она как матричная память, а человека уже нет. Повезет, может, и на свою полюбуешься…

— Да?! А как я с того света достану душу-то? — изумилась Манька, вскочив со скамейки и выбираясь из-за стола. — Где она душа-то? Покойники много не говорят!

— А душа у меня под землей!.. — на лице Дьявола промелькнула довольная тень. Он удержал ее, указав на место.

Манька тут же села, не глядя на Дьявола, уставившись в землю, сковырнув под столом кочку, которую не успели вытоптать.

— Да не под той землей, по которой ногами ходишь! Это, — он тоже ковырнул носком ноги землю, — лишь одна из разновидностей ее, грубая форма, первый свод Поднебесной, — он собрал и отодвинул инструмент. — Например, черти — другая материальность. Физический план не достают, но умеют обращаться к материальности, которая выше физического плана. Приказали навредить — и прошлись по человеку люди. Но обращались-то не к телу, а к красной глине, из которой сознание состряпано! А человек сделал! Разве не воздействие на физическое тело? Одна материальность лежит в другой, и у каждой свои свойства, а Твердь — начало и конец. И до Бездны рукой подать, и Небесная рядышком… Поднебесная — как стержень, в самом центре, а Небесная вокруг этого стержня. А иначе, как бы удержал?

Я, правда, не должен таскать туда, кого попало, — он нахмурился, — но, думаю, кое-что я могу для тебя сделать…

— И встречают там василиски и грифоны меднокрылые, железноклювые, охраняя горы Рипесйские… Ну, или Олимп… Или Рай… — пояснил Борзеевич, вставая из-за стола и похлопывая себя по животу. И сел обратно, растянув на скамейке ноги, как Манька. — Умели раньше учебный процесс поставить на широкую ногу. Сказки сказками, а слушал человек, и Закон учил, и заодно географию.

— Да как же… — Манька опешила, изменившись в лице. — Умереть предлагаете?!

— Камни мы с тобой отведали, стали они хлебами, — подытожил Дьявол. — Царства мира посмотрела, сказала: достойное богатство. Значит, пора на крыло Храма становиться, чтобы проверить, понесут ли ангелы, и не преткнешься ли о камень, — рассудил он с серьезным видом.

— Так то Сын Божий, а я кто?! — ужаснулась Манька, опешив, что Дьявол сравнил ее со Спасителем Йесей.

— Манька, Сына-то как раз не понесли! — засмеялся Борзеевич. — И камни хлебами не стали, и Царства Мира не положил ему Дьявол. И понимал, что ангелы не понесут, преткнется…

— М-да… — задумался Дьявол. — «И был он искушаемый в пустыне сатаною, со зверями, и Ангелы служили ему»… Вот я, Борзеевич, все пытаюсь понять, что в уме у человека, когда он страшно переживает за Спасителя, который в пустыню зачем-то приперся? Откуда ему сатана померещился? И какие звери? Скорпионы ползали у ног? А ангелы? За водой бегали или пироги из песка лепили? «И после этого взалкал»… — Дьявол оперся щекой на руку и ушел в пространную задумчивость.

— Алкать — желать нечто противозаконное… — объяснил Борзеевич, обнаружив, что Манька поморщилась, услышав знакомое и незнакомое слово. — «И ученики же его взалкали и начали срывать колосья и есть»… Позарились на чужое, вытоптали поле. «Поутру же, возвращаясь в город, взалкал. И по дороге увидел одну смоковницу, и не найдя на ней ничего, кроме листьев, сказал: не будет же от тебя плода вовек. И засохла…» Подрезали, убили.

— Что же такое взалкал Сын Божий в пустыне, что сразу после этого исполнился силой духа и пошел проповедовать Евангелие?! — Дьявол вернулся из прострации и обратился к Маньке. — Посмотри, как он оправдывал свои преступления, ссылаясь на Давида — уравнивая Царя до Бога: «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда он взалкал и вошел и ел хлеба предложения, которые можно есть одним священникам, и давал бывшим с ним?»

Первое, начнем с того, что «хлеба предложения» — умное решение, которое рекомендовали, получая его от меня, накладывая на хлеба, с которыми приходили люди, на проблемы их.

Получается, Давид ел нечто запретное, которое было общеизвестно и общедоступно, но запрещено Законом.

— Ну, если говорить о хлебах… — выдвинул версию Борзеевич, нахмурив лоб, тоже уставившись в пространство перед собой, будто читал книгу. — Вряд ли что-то умное там лежало. Народ в то время даже кузнеца своего не имел. Каждый был раб, убивали, накладывали заклятия… Отец на сына, сын на отца, братья на сестер, и только Помазанников не трогали.

— Вот именно! — согласился Дьявол. — Божьего человека уже днем с огнем было не сыскать. Второе, Давид — Благодетель Богу? Он убивал людей, он рвался к трону, он обманывал, грабил… И не гнушался проклятиями, называя их благодеянием и возмездием от Господа. Пример: Навал и Авигея — как бы (как бы!!!) царский пир, окаменевшее сердце, десять дней — и Навал умирает. С чего бы? А Авигея становится женой Давида, со всем имуществом Навала в приданое… Умница!