Анастасия Вихарева - Там избы ждут на курьих ножках...

Они набрасываются не на него, и не от него прячут лица…

Даже из двух людей ты не сможешь опознать свою душу. Она умерла для тебя, а ты для него. Мысли о тебе его пугают, как будто покойник с чулком на голове встал и заглянул в лицо. Не ему — боль, не ему — смерть. Его взор рукой Бога направлен туда, где благоприятными обстоятельствами и сговорчивыми людьми уготовлен ему стол, который ломится от яств, и Бог, который пришел на землю и двадцать четыре часа в сутки поет осанну. Разве остановит вампира мысль, что где-то он убивает человека? Он уже простил себя. Он знает, что положил в землю ближнего камень, на котором высек свое имя и утвердился Царем. Люди читают и верят.

— И ты, — недовольно сказала Манька. — Ты тоже вампиров не обижаешь. Слабое утешение, что ты их когда-то, где-то…

— Я не человек. Я не рассматриваю землю соседа Царя, как его собственную, — ответил Дьявол, укорив ее. — Каким бы чистеньким не начертал себя, я знаю о нем все. Два писца по левую и по правую сторону ведут строгий учет каждому слову, мысли, и всему, что приходит к человеку. О том ли думает человек, когда просит меня отвратить глаза от того места, где мое детище попирают ногами?! Мое детище не спит и не изнемогает. Сознанию нужен отдых, но земля заботится о человеке и во сне. Пусть ближний обманут и распят, но три свидетеля скажут свое слово: Земля, Земля и я Сам.

— А где я? — с удивлением произнесла Манька. — В ваших разборках меня как бы нет!

— А ты безголосая жертва. И правильно, тебя нет, отпала, как сухая короста. И проклята дважды.

— С чего это? Я ж не убивала никого! — возмутилась Манька, оскорбленная до глубины сознания.

— И проклятые, и вампиры, и оборотни — люди. Люди связали тебя и поставили на колени. Да, никто не сделал бы это так, как вампиры. Это целая наука. Но разве ты не человек, чтобы стать умнее мучителя? А если не стала, значит, стоишь перед ним на коленях. И проклята дважды: ближним, который вошел к тебе, и мной, потому что позволила попрать землю.

— Но я же вот она! Ну, потоптались, но я же не убилась! Все при мне! Что у меня было брать?

— Маня, вампиры охотились не за твоим имуществом. Он забрали у тебя силу, которая поднимает человека. И воду, которую я лью на него, подсказывая, как выжить. Сама ты немощное сознание с немногими логическими умозаключениями: да, нет, не знаю, все остальное подсказывает земля. Но даже это бывает иногда недоступно, если земля не дает человеку пищу. Твоя земля исторгает тебя. Ты скажешь: нет — и земля поднимет против тебя черных птиц, которые будут клевать глаза. Скажешь: да — и снова клюют. Скажешь: я гордая, я могу — и обрушится на тебя ужас человеческий.

Спаситель сказал: «Если же Я Духом Божьим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие. Или, как может кто войти в дом сильного и расхитить вещи его, если прежде не свяжет сильного? и тогда расхитит дом его. Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает».

Дух Божий — это сознание… Это ультиматум.

Разве можно креститься чьим-то сознанием? Сознание над сознанием — разве не рабство? Получается, на сознание накладывают другое сознание, и теперь тот, кто крестил человека — Дух Божий, полный его хозяин. Сам себе человек зарабатывает раздвоение личности. А когда у человека раздвоение личности, он не помнит второй личности. Но в то время, когда она занимает его тело, это уже другой человек.

Так и вампир — это другой человек. И только мне ведомо, что внутри его плоть, которая живет вместо человека.

Хоть как! Насильно нельзя спасти человека. Он умрет, если ближний был им открыт, чтобы подняться самому испитием крови. И с той, и с этой стороны проклята ты силою везельвеула. Сознание твое заменили некой записью, которая не меняет своего мнения и не зависит от обстоятельств, прославляя вампира и день и ночь, и как огонь, убивает и тебя, и вампира, заменяя одну реальность на другую. С той стороны «Дух Божий» недоволен и язвит твою голову, а с этой… Попробуй догадаться! Если вампиры положили ближнего, как Царя, неужели не позаботились бы о том, чтобы была и та, которая успокаивает тебя, заставляя полюбить вампира и забыть о твоих скорбях?

— Как я, ужасно праведно думает о нем, — рассудила Манька. — Я это чувствую.

— Никто не сможет собирать жатву в чужой земле, если не убьет человека. Тебя связали, дом расхитили — и достигло расхитителей Царствие Божье, в котором Спаситель изгоняет все твои мысли, которые обращаются в сторону ближнего. Он теперь вместо твоего сознания, он его совесть, он говорит: да, нет, не знаю. Не конкретно Йеся, но человек, который утвердился в земле вместо тебя. В случае вампира, это сам вампир, в случае с крепостными рабами — это помещик и Святой Отец…

Убит человек, пришел к вампиру и просит его. И видит вампир — земля его. И на той и на этой стороне стоит он крепко. И бросают вампиры жребий о человеке, как о муже Анании и жене его Сапфире, которые продали все, чтобы положить к ногам апостолов. И радовались апостолы, что могли убить их обоих. А когда убивают, говорят: «Вот как сильны и Дух Наш Святый!» Радость вампира — возможность наложить на человека бремя, расхитить дом его и наступить ногою на него самого. И каждый раз, когда убивают, смерть человека считают знамением и чудом. Страх человека — их награда. «Ты солгал не человеку, а Богу!» — говорят они, имея в виду себя.

Но разве мне солгали Ананий и Сапфира? Что из их имущества досталось мне? Чего нет у меня, что было у них? Они утаили от грабителей, которые назвали себя Богами в их земле, грабители искали их имущества.

— Нет, я ничего не помню! — призналась Манька, пытаясь нащупать в себе хоть что-то. — Я даже не понимаю, о чем ты… Если Царь, или Святой Дух… как-то же он должен себя обнаружить.

— Дух говорит во тьме и шепчет на ухо тайно. А ты вообще помнишь, что над тобой провели эксперимент? А если нет, то где твоя память? И почему в твоем сознании тьма? То-то и оно! И не вспомнишь, пока не войдешь в царство живых, изгладив перед землей грех, поднявшись выше вампира. А как, если памяти у тебя нет?

— А нельзя нам разделиться? — робко попросила Манька.

— И нет, и да. Я не насилую души, заставляя прилипнуть, не я сказал, человек — а слова его пусты и высосаны из пальца. Но сердце должен обрезать каждый, чтобы не строить козни соседу, и образ хранить, понимая, что ужас, который имеет у себя, видит не только Бог, но и ближний. У вас две земли, которыми образовано пространство. Кость твоя там. Это ребро, которое отличает человека от животного. И к нему нет доступа никому, кроме того, кто держит запасной ключ, чтобы войти в дом соседа и поднять, если тот упадет. Но ведь и ты имеешь в руках ключ!

Манька задумалась. Конечно, никакого ключа у нее не было. Радио с Дьяволом тоже не соглашалось, переиначивая слова. Говорило оно то же самое, только от себя и про себя. Манька расстроилась. Двадцать четыре часа в сутки голосило радио, и не было от него покоя, и получалось, что она хоть как плохая, а те, кто житья не давал, хорошие.