Сборник - Снежная Королева и её владения

– Как же так? Мы так и оставим Исгельд на потребу морозу? Так и отступимся?

Вдова смахнула с лица давно растаявшие снежинки и глухо произнесла, не глядя на сына:

– Никто из деревни организовывать отряд на поиски не собирается: сами погибнуть боятся и смысла уже не видят. Им-то плевать на нашу маленькую Исгельд, все только о себе заботятся, а что до других…

– Я пойду, – резко прервал бессмысленные рассуждения матери Гуннар. Он уже вскочил на ноги и теперь лихорадочно искал свои меховые сапоги, попутно разыскивая лук со стрелами, со злостью переворачивая лавки и зарываясь в сваленные на них вещи, – где же это…а, чтоб тебя…прямо сейчас и отправлюсь, если эти деревенские увальни не в состоянии поднять свои задницы и выползти из своих нор!

– Куда ты пойдешь? – не сразу поняла вдова, – один? На поиски? В такой мороз? Да ты в своем ли уме? Взрослые…

– Я уже взрослый! – запальчиво перебил ее Гуннар.

– Не дерзи матери! Обряда посвящения в этом году еще не было, так что взрослым ты пока считаться не можешь. Послушай, мой мальчик, – уже мягче заговорила вдова, делая попытку обнять сына, – молодости свойственная горячность, а я не хочу потерять еще одного ребенка на этом лютом морозе…

Гуннар посмотрел на нее широко раскрытыми глазами и вывернулся из ее рук.

– Исгельд пропала, – едва слышно прошептал он, – а я не хочу терять сестру из-за людской глупости и нерешительности! И мне странно слышать такие слова именно от тебя, она же твоя дочь! Я отыщу ее, и уже к утру мы будем все вместе сидеть вокруг очага и жевать вяленое мясо оленя, а Гуннхельд будет рассказывать нам страшные истории так, как умеет только она…ты плачешь?

Последние слова он произнес сорвавшимся на волнении голосом, впервые заметив слезы, текущие по лицу матери. Она молча отмахнулась и поспешно отвернулась от сына.

– Иди, – сдавленно произнесла она, – раз уж решил – иди. Не терзай больше меня, а я не буду тебя удерживать.

И, не глядя больше на Гуннара, вдова порывисто ушла в дальний угол – к огромному чугунному чану, и тихо принялась перебирать сушеные овощи. Послушав пару минут приглушенный шелест и всхлипы, юноша молча наклонился, накинул на плечи меховой плащ, замотался шарфом, собственноручно связанным в незапамятные времена старшей сестрой – Боригильдой, и с тяжелым сердцем шагнул прочь – в темноту, наполненную далеким воем волков и зловещим потрескиванием мороза.

Огни деревни остались далеко позади, а Гуннар упрямо шел вперед, стиснув зубы и кулаки под огромными – отцовскими – рукавицами. Редкие снежинки срывались вниз с вековых сосен, больно царапая мигом покрасневшую на холоде кожу и впиваясь в глаза. Снег под ногами оглушительно трещал, и чудилось, что треск этот разносится на много километров вокруг, будя волков и медведей, жадных лис, уснувших в своих берлогах. Порой Гуннару мерещились неясные тени, мелькающие между черными стволами деревьев, иногда казалось, что в спину вот-вот вопьются страшные когти, разрывающие меховой плащ и пытающиеся в жадном исступлении дорваться до человеческой плоти. Но юноша лишь сердито тряс волосами, чьи заиндевевшие кончики любопытно выглядывали из-под теплой шапки, и продолжал свой путь вперед. Иногда он останавливался, складывал ладони воронкой у рта и истошно кричал в пустоту: «Исгельд! Исгельд!» в тщетной попытке докричаться до сестренки, но будил лишь сов, насмешливым уханьем отзывающихся ему откуда-то издалека.

Почему Гуннару взбрело в голову, что Исгельд следует искать именно в лесу, а не у озер, и не по чужим сараям – он и сам толком ответить не мог. Но уверенность, что сестренка где-то рядом, крепла в нем с каждым шагом в глубь леса.

Неожиданно впереди, в той стороне, где три назад упала звезда, сверкнул огонек. Гуннар, не задумываясь, ускорил шаг; ноги будто сами понесли его к далеким деревьям, поминутно проваливаясь в обжигающие ледяным холодом сугробы и цепляясь за коряги.

Не прошло и десяти минут, как угрюмые черные стволы деревьев расступились перед ним, и он вышел на опушку, с противоположной от деревни стороны леса. В этом месте лесная полоса изгибалась косой, огибая безлюдное поле, простирающееся к далекому морю.

В тот момент, когда Гуннар, поминутно спотыкаясь и увязая в глубоком снегу, выходил из-за деревьев, взошла луна. Неестественно огромный диск величаво проплыл над верхушками елей и сосен и, словно красуясь, показался из-за леса, в полной мере осветив поле и то, что было на нем.

От увиденного Гуннар замер на месте, вцепившись в ближайшее дерево и судорожно прижимая ладонь к отчего-то бешено заколотившемуся где-то в районе горла сердцу.

Он вышел прямиком к упавшей звезде. Только никакой звезды на поле и в помине не было; на ее месте высилась величественная ледяная гора, с переливающимися в лунном свете острыми как бритва, даже на первый взгляд, кромками и вершинами. Но в следующий момент Гуннар внезапно осознал, что это никакая не гора.

Над ним грозно возвышался построенный рукой неведомого зодчего замок из чистейшего льда, какой встречается лишь в северных морях и зовется айсбергами; над шпилями и башенками замка, устремившимися ввысь, кружились в безумной пляске снежинки, а вокруг циклопического строения, ворча, бродили белые медведи. Стоило юноше пошевельнуться, как все они, как один, замерли, повернули головы в его сторону, и тихонечко зарычали.

Гуннар вновь застыл на месте, раздираемый внутренними противоречиями. С одной стороны, его неудержимо влекло к замку, внутренний голос буквально кричал, то Исгельд там, а с другой стороны…с другой стороны, здравый смысл упорно возражал внутреннему голосу и тянул Гуннара обратно, в деревню, уверяя, что, даже если сестренка и там, то вряд ли живая…

Юноша вновь тряхнул головой, приказывая замолчать обоим, и вновь перевел взгляд на медведей. Те не проявляли никакой враждебности, не двигаясь с места и разглядывая маленькую человеческую фигурку среди деревьев. Лишь изредка то один, то другой поднимал голову и сосредоточенно нюхал воздух. Наконец, Гуннар решился.

С величайшей осторожностью, отлепившись от дерева, он двинулся вперед, вздрагивая от малейшего движения в стане медведей, морщась от холода и стискивая рукоять кинжала за поясом. Скрип собственных шагов раздавался в ушах оглушительным трезвоном.

В какой- то момент, словно успокоившись, медведи все разом улеглись на снег и прикрыли глаза и не то притворились спящими, не то на самом деле крепко уснули. Несмотря на отчаянный стук сердца и шум в голове, Гуннар невольно отметил странную синхронность, которая наталкивала на мысль, что звери действовали по чьему-то, не слышному ему, приказу.