Екатерина Пекур - Предатели Мира

Шатнувшись, я села на край ванной и открыла воду.

Я многого не понимаю. Но я подожду.

В конце концов, мы получаем только то, что притягиваем к себе. Мой отец учил меня этому много лет назад. Он, как всегда, был прав. Там, в Тер-Кареле, я так сильно захотела невозможного, что оно… случилось?

…как он там, мой старый мудрый отец? Жив ли он? здоров ли? Как живёт великий музыкант Рики? Как глубоки ночи над зелёным Адди-да-Карделлом, окруженным фиолетовыми пиками и горными дорогами, как светят звёзды над Маахой-да-Руаной, волшебной и священной долиной бризов? как живётся лопоухому Дейлли и суровому доброму милиционеру Майко..? Тихо ли спится советникам, чтоб их кошмары замучали..?

Но мне никогда туда не попасть. Ни мне — ни, уж, конечно, тому, с кем бы я хотела жить и умереть. Потому что я не знаю, как с ним быть. И мне самой нет дороги назад. Есть вещи, которые… невозможны. Природные явления, как восход солнца или ураган — их никак не заставишь повернуть вспять, правда? Вот так и с моим уходом из Адди-да-Карделла. Так и с да Лигаррой. Нам нельзя оказаться вместе. Никогда. Уж хватит того, что он не погиб.

Я поставила лицо под струю тёплой воды и позволила себе заплакать. Но только на миг. Я не имела права расслабляться. Ни одного движения без обдумывания. Вот именно. Скрипнув зубами, я окончательно совладала с собой. Ни на кого не полагайся. Думай. Всё в моих руках. Почти всё.

Было ли мне страшно? Нет. Мне было очень страшно. Но, по здравом рассуждении, выходило, что я никак не могла влиять на события, кроме как сохранять спокойствие и тщательно придерживаться легенды, подсунутой мне Каруном. Он и так уже сделал для меня что-то невозможное.

Душ подействовал на меня благотворно, у меня даже слабо забурчало в животе, а в голову заползли позитивные мысли. Я страстно оттирала с кожи следы допроса, в конце ополоснулась холодной водой и открыла украденную пачку салфеток. Но сил моих хватило ненадолго. Кое-как, хватая воздух ртом и покрываясь липким потом, мне удалось протереть все синяки, но их оказалось куда больше, чем я думала. Левый глаз припух, губы разбиты. Пройдёт. Хоть бы чуточку Дара ко мне вернулось… Но до дивана в спальне я ползла, буквально хватаясь за стены. Сунув под мокрую голову стопку постельного белья, я упала на кровать.

Ну и ладно.

И я заснула, уткнувшись лицом в чистую простыню. Создатель мне помоги, но я жива. И так просто они меня не получат.

Он закрыл за ней дверь гостевой и медленно повернулся лицом к пустому коридору.

Умница… Боги, какая же она умница!!! Храбрая маленькая женщина. Так качественно отыграть задачу! С нуля. В такой обстановке! Едва вытащенная из блока дознания! Перед шефом!

Секунду он колебался — ещё выхлебать чашку в буфете или вернуться в кабинет? Но сейчас он был слишком неуверен в своей мимике. В кабинет опасно. Материал оттуда идёт в четвёртый через архивы второго. Итак время на доставку данных примерно равно времени, необходимому для развития ожидаемого им кризиса. То есть как бы всё равно, отснимут или нет его сияющую физиономию. К тому времени он будет мёртв или… поймает статистически невероятный шанс выжить. Примерно 0,34 из ста.

Заняв столик в углу, он меланхолически жевал бутерброд и смотрел перед собой. Рядом обстоятельно обедали Лайза да Федхи дас Ригорро и её благоверный, собственно да Ригорро дас Федхи, следователь из смежной бригады. Звуки беседы начальницы со своим мужем были отлично слышны.

— Этот стервец опять получил выговор.

— Значит, на выходные мы свободны, — отозвалась Лайза, — Впрочем, я всё равно на работе.

Это они про сына.

Ещё одно поколение людей Комитета. С пелёнок в спецшколе. Никаких соплей. Никаких привязанностей. Никакой Семьи, кроме КСН. Отличники учёбы. С кристальной биографией. Отлично одетые, с безупречными манерами. С выжженным чувством самосохранения и абсолютно несгибаемой волей. Умеющие всё. Натасканные подавлять других и находить ответы. Любой ценой.

Он поднес к губам чашку, скрывая почти явный оскал. «Тень на вас. Тень на всех вас. Потому что вы создали меня таким же — и кое-кто огребёт». С помощью этого — и права на ошибку у него нет. Комитет никому не даёт такого права. С коротких штанишек приучает отвечать за всё — но не останавливаться. Прививает особую ненависть к себе — так, чтобы жизнь не имела никакой ценности перед лицом идеи.

Но сейчас — это его оружие. Даже если ему придётся застрелить себя и её, это всё равно будет слишком большой кусок — слишком большой, чтобы «крысы» и третий отдел заглотили его, не подавившись. Удар ниже пояса. Они оба нужны живыми.

А он ещё Сантори помянул. Комплексы, да? Не затеял ли он всё это ради смутного желания нагадить тому человеку? Впрочем, нет. Не комплексы. С ним его давно ничто не связывало — кроме, может быть, тени, которую отбрасывала его фамилия. Так — сумрачно и тревожно — смотрели на него пожилые сотрудники в больших чинах. Из тех давних выпусков «Лайхарры», что ещё помнили имя да Лигарра в другом исполнении. Но об этом никто не говорил. Это давно лежало за пределами того, о чём можно говорить. Но было другое время. И другой человек по имени да Лигарра. Может быть, кто-то из стариков даже знал, откуда у него взялся сын. Может быть, и да Хирро знал — потому что у него не раз и не два возникало впечатление, что они с ним были весьма близко знакомы.

Однажды он в подростковой наивности попытался узнать у него, почему у них нет матери, и почему он не носит Второе имя (хотя уж последнее было, если начистоту, полным хамством, ну дак яблочко от яблони…) Что за этим последовало..? Его губы искривила усмешка. Куда там четвёртому отделу..! на что они могли рассчитывать после него?! Противостоять давлению чужой воли ему пришлось научиться лет в шесть. Он не делал скидки, что перед ним ребёнок, а не взрослый полноценный противник, причём не последнего разбора. Никогда. За что ему, может быть, и спасибо.

Лишь один раз в жизни, втёршись в доверие инспектора, он смог мельком заглянуть в своё личное дело. Но в обоих графах «родители» стояли прочерки. Это означало одно — его полное досье даже инспектора в руках не держали. Любопытно. Но у него не узнать.

Он задумчиво покачал напиток в чашке, легко переходя от личного на темы куда более важные.

Истины не знает никто. Год этот факт ударил его по лицу. Он сжал зубы. Что-то (и очень многое) знают «безымянные», иерархи КСН. Может быть, только «ген». Второй уровень допуска (цифра с его карточки, которую так порывалась узнать Лайза) давал право читать закрытые документы из папки второго комиссара, в присутствии его самого. А ведь второй комиссар — это человек, которого даже начальники линейных отделов без оглядки через плечо и отводящего Тень знака не помянут. Но так он узнал настоящие, правдивые вещи о Горной Стране, о её устройстве, о возможностях бризов, и — о прошлом. Теоретически — тоже самое (и не больше!) знал сам второй «ком». Но это, конечно, могло быть не так. Притом за вторым уровнем допуска был ещё первый, а над вторым «комом» было ещё три уровня власти. Что знали там, можно было гадать до обморока.