Вера Огнева - Кольца Джудекки

- Я все слышал. Она тоже. Она никого не тронет. Только ей далеко не уйти, сильно избита. Мы останемся в клетке. Так ей будет спокойнее. Завтра или послезавтра она уйдет.

- Ты с ней там останешься?

- Она напугана.

- А и оставайся. Мы тебе туда еды принесем, постель…

- Нам достаточно воды и орехов.

Мальчик отвернулся, ушел в себя. Не подойдешь, не тряхнешь: Руслик, объясни. Не объяснит. Не хочет? Не может? Или - дебил? Дуракам - счастье. Он слышит голоса сельвы и животных, но не слышит, или не понимает человеческих… с ним столько пройдено… Нет! Не дебил!

Опять цветные круги перед глазами. Или на воде? Вынырнет сейчас змеерыб, хватит зубками за белу ручку… Уже хватает, тащит и трясет. Чего тебе, змеерыб? Хочешь кушать?

А я хочу домой!

Хочу выбраться. Или оно - наказание после смерти, и меня давным-давно размазал по стене пьяный грузовик? Просто древние представляли себе это место в виде физической муки, а просвещенная эпоха уродила (уродина уродила) иной Ад.

Его действительно трясли. Илья с трудом открыл глаза. Сумерки. В них - незнакомое женское лицо. Сосредоточился. Женщина не только дергала за руку, она еще норовила брызнуть в лицо водой из глиняной плошки. По краю миски змейкой вился орнамент с крапинками.

- Плохо тебе?

- Уже нет.

- В первое время так часто бывает. Привыкнешь. Пойдем.

- Куда? - спросил и вспомнил остережение: нельзя кудакать на дорогу - пути не будет.

- Ко мне.

- А что у тебя?

- Как у всех - дом.

- Сейчас… встану.

Она сильно потянула, поставила на дрожащие ноги и поволокла, подставив плечо.

Прям - санинструктор выносит солдата из боя.

А, может, так и есть? Илья заозирался. Впереди ползла еще одна скособоченная парочка - Александр Федорович и давешняя, слезливая баба. Сократа не видно. Уже унесли? Только Сергей сидел на траве возле клетки и разговаривал с Русланом.

Из-за сумерек лица спутницы не разглядеть, видно только, что женщина. Значит, вновь прибывших, разведут по избам, пристроят, помоют, накормят и… дальше по списку.

Обдало жаром. Сколько раз в дороге накатывало! Гнал, чтобы не рехнуться. Целибат это вам не ленивое отрешение от сладостей земных. Это - пытка постоянным напряжением, когда только опасность, выгоняя адреналин в кровь, заставляет на время забыться. Когда уже все равно, кто она, лишь бы - самка.

- Давай! Давай, быстрее…

Илья путался в одежде. В чем там путаться-то? Не получалось. Руки не слушались.

Но она-то чего торопится?!! Горячая как печка, только кожа на груди чуть прохладнее. Сейчас он до нее доберется…

Женщина опрокинула его на себя и - пошло.

Любовь тигров, акт зверства. Не в смысле причинения боли или умертвия, в смысле рыка, рычания, рева. В голос! Внутри тоже все ревет и крутится так, что впившиеся в спину ногти, почувствуешь только завтра.

Он изливался и изливался. Накопилось. Только под утро наступило некоторое утомление. Женщина бессильно постанывала рядом и рук уже не тянула: еще, еще, еще…

А на рассвете:

- Дня три или четыре, потом пройдет.

- Что пройдет?

- Сюда все такими приходят. Вели, обрюхатить весь поселок, не остановятся.

- А дальше?

- Несколько дней покуролесят и спать. Отоспится мужик сутки, двое, проснется, а сила на убыль пошла. Не только сила, желание пропадает. Так и живут потом. Два раза в год на праздник слонцеворота - игры, пляски - распалятся, глядишь, кто и сподобится на подвиг. В другое время - нет. Вот бабы и ждут каждой партии приговоренных, как сказки. Ребятишек через год полдеревни народится.

- От пятерых?

- Ты завтра в другой дом пойдешь.

- Но вы ж тут семейно живете. Вон в сенях мужская одежда. Какому мужу такое понравится?

- На то есть уговор. Мужья они не люди, что ли, не понимают? Чтобы нас не смущать, они к приходу каравана перебираются в сельву. Скоро вернутся. Чем вас в дороге поют-кормят, что вы сюда добираетесь голодные как волки?

- Дорога не виновата. Оно еще в городе начинается. Постой! Ты сама откуда здесь взялась?

- Проявилась, как все.

- Прямо тут, на плато?

- Ага. Здесь в основном женщины проявляются, мужчины - редко.

- В городе не была?

- Нет. И ни одной женщины оттуда не видела. Какие они?

- Никакие. Их там почти нет. Куда деваются, никто не знает.

- Ты стену видел?

- И про нее знаешь? Видел. Ее отовсюду видно. Стоит. Один раз видел, как из-за нее сигнальные ракеты летели.

- Что?

- Ты из какой эпохи?

- Что?

- Прости. Из какого года? Хоть век знаешь?

- Нет. Девчонкой пошла в соседнюю деревню и провалилась.

- Хорошо тебе: ни памяти, ни тоски.

- Сейчас нет, конечно, а по началу-то я сильно убивалась. Потом гляжу: места славные, люди хорошие. Только мрет много.

- Где в Раю место для смерти?

- Ты говоришь непонятно.

- Прости еще раз. Спрашиваю: где тут умирать?

- Так в сельве же. Мужчины туда уходят. Работают. Сельва многих забирает. Дети подрастают и тоже в сельву. Так и живем.

Потолок, набранный из чистых широких плах, окрасился розовым цветом. Несмотря на ночную бурю, Илья чувствовал себя отдохнувшим и даже чуть примиренным. Но рассказ женщины осел мутью. Значит - предел. Попрыгает, обрюхатит, кого сможет и - на вечный отстой? Так надо.

Кому?!

Вопрос вопросов. Песня песней. Сказка сказок. Кому надо? Ему, Илье, не надо. Да кто его с п р а ш и в а л?

За два последующих дня с него напрочь сошли остатки цивилизованности. Так, во всяком случае, казалось самому Илье. Что он делал, или вернее что с ним делали, можно было сравнить с невинным первобытным развратом, который имеет в основе, в базисе, рациональную идею продолжения человеческого рода.

И - служил!

На третий день, сбежав от очередной претендентки, Илья подался в ближайшую рощу.

По дороге его нагнал, двигающийся легкой трусцой, отряд во главе с Виктором.

- Гуляешь? - дружелюбно осведомился тот.

- Удираю.

Мужчины понимающе заулыбались. И хоть бы кто наладился в морду дать. Ведь их жен три дня по постелям валял. Он-то, еще ничего. Вот Сократ отличился, так отличился: мирные и благостные райские жительницы рвали его друг у дружки в клочки. Отыгрался Сократ на женском племени и за проявление, и за игнатовскую каторгу, и за сельву. Сегодня утром Илья видел его на дальней окарине деревни в обнимку с очередной претенденткой. Против всякой логики проклюнулось сочувствие к оголодавшим женщинам. Откатают свежих мужиков, и опять год жди. Никто не знает, сколько придет в новом этапе: может, двое, а, может, и ни одного. Такое тоже бывало. На плато поднимется стража, оставит списки тех, кто сгинул в сельве, их по минимуму снабдят данью и отправят назад. А женщинам ничего не останется, как ждать следующего этапа. В поселки стражников не допускали. Если и случался кто излишне рьяный, такого по особой тропе провожали до "потемкинской деревни", показывали бараки за высоким частоколом, пыточный столб с навеки привязанной куклой в лоскутах рваной одежды. А народ где? - спрашивал любознатец. Народ - в поле. Удовлетворенный стражник потом вещал в городе Дите о жути в отрядах. Все ухищрения предпринимались с единственной целью - избежать экспансии города Дита на плато.