Мария Семёнова - Ошибка 2012. Джокер

— Сударыня, у вас прекрасный вкус, — галантно 'ократил дистанцию князь. — Этот Джорджоне ве- хиколепен. Какая цельность, какая глубина пропор­ций! А выразительность и гармония контуров...

— Равно как и мягкая прозрачность светоте­ни, — живо подхватила незнакомка. — А теплота и :вежесть цветовых пятен...

Голос у неё был низкий и мелодичный. От таких рот и кружатся мужские головы.

— М-м-м, прошу извинить меня, что начал раз­говор инкогнито, — продолжил наступление князь. — Честь имею представиться...

— Да полноте, Ваше Высочество, — учтиво присела незнакомка. — Кто в Монако не знает князя Альберта? Кейс, — улыбнулась она и протянула изящную руку в тонкой перчатке. — Хелли. Кейс Хелли. Мисс Кейс Хелли.

Перчатка была снежно-белой, без единой складоч­ки. И благоухала, как майский сад.

— Очень, очень приятно, — взял эту божествен­ную руку князь, трепетно приложился губами. Кровь начинала беспокоиться и бродить в жилах. — Рад видеть в этом омуте азарта натуру столь артис- ' тичную... Любезнейшая мисс Хелли, мне кажется, игра вам скучна? Или я глубоко не прав?

Вздохнул, улыбнулся и заглянул ей в глаза. Бездон­ные, похожие на омуты. И поразился их редкому, ис- синя-изумрудному цвету. Цвету вздыбленной мор­ской волны...

— И правы и не правы, дорогой князь, — рассме­ялась мисс Хелли. Зубки у неё были жемчужные. — Эти игры. Ваше Высочество, не для меня, ставки не те. Деньги — это всего лишь деньги, а их в избытке оставил мне, — она вдруг всхлипнула, — мой покой­ный отец. То ли было во дни прошедших эпох... Лее, Цезарь, моритури те салютант/' Вот это игры, вот это ставки! О, — посмотрела она на часы, — прошу прощения, князь, мне пора. Режим...

I Ave Caesar, morituri te sabtant — «Здравствуй, Цезарь, идущие па смерть приветствуют- тебя». Подобным образом римского императора приветствовали гладиаторы, отправляющиеся на арену.

В её глазах (О! Ему не почудилось!..) мелькнуло ожаление, алые губы дрогнули в улыбке - очень, чень многообещающей. Чувствовалось, что уходить й не хотелось.

— Позволено ли мне будет хотя бы проводить ас? — огорчился князь. — Мы могли бы поговорить ' Джорджоне. И ещё о Тициане, его лучшем ученике.

— Не в этот раз, князь, не в этот раз, — учтиво \ахлонила голову мисс Хелли. — И потом, идти мне овеем недалеко, я остановилась в отеле *Де Пари taмер тридцать третий. Благодарю вас, Ваше Свет- ейшее Высочество, ещё раз прошу меня гавинить.

Снова сделала книксен, грустно улыбнулась иене- весомой грацией нимфы поплыла к дверям... Необык- ювето стройная, приховыеаюгцая взгляды, в изящ- \ейшем и очень смелом костюме, с юбкой всею лишь >о колен.

Такой она и приснилась ночью князю — прекрас­ной, как лучшие античные статуи.

Тропинка перевалила горушку, сделала петлю, и !>расрман вышел к речке. Ленивой торфяной Чёр- юй речке, каких в болотистой Ленинградской об- 1асти — через одну. На противоположном берегу фитулилась деревня Глуховка, убогое обиталище «скольких древних старух. По обоим берегам над устым кустарником возносились могучие ели, на­верняка помнившие, как падал в бездонную трясину гстребитель Фраермана-деда. В хвойных лапах пу­тались ленивые струйки сизого дыма. Маленький костерок был разложен не для тепла, больше от на­секомых. У маленькой заводи сидел негр, неподвиж­ный, как изваяние. Держал в руках удочку, смотрел на поплавок...

«Комарью всё равно: белое, чёрное... главное, внутри было бы красное». Фраерман сплюнул, усмехнулся и подошёл.

— Ну что, Гиви? Клюёт?

Попробовал бы кто другой назвать его так, типа на грузинский манер, нсбось сразу бы пожалел. Это­му другому Мгиви живо бы объяснил, что буква «М» в начале его имени очень даже произносится, и вообще, думать надо, прежде чем кого ни нопадя «чёрными» называть.

— Ни хрена, Мотя, не клюёт, — пожаловался негр. — Видимо, судьба моя такая, глушить динами­том. — Вытащил из воды крючок, обиженно плюнул на червя, безнадёжно закинул, помолчал, протянул спутниковую трубку. — Спасибо, Мотя, пригоди­лась... Ну ты, блин, смотри, хоть бы головастик ка­кой, может, я не так сижу? Не то держу?

— Что в Африке-то нового слышно? — Фраер­ман присел рядом. — Дома зима небось? И всё рав­но жарче, чем здесь?

Это было что-то вроде семейной шутки, потому что их знакомство началось в местах, по сравнению с которыми пещёрские болота были курортом вроде острова Бали. На зоне стрюгого режима у самого Оймякона, лес не валили. Там добывали вольфрам. И работали все поголовно, даже воры-карманники. Когда стоит мороз, как на безвоздушной Луне, без калорий и жирности пропадёшь. А уж если недогля­дишь и простынешь... С заключённым Мотей Колы­мой так и произошло. Двустороннее воспаление лёг­ких, причём с осложнением. Лепила на больничке махнул рукой, эка невидаль, одним зэком меньше. Мгиви пришёл навестить умирающего приятеля. Принёс с собой верёвочку и долго вертел её в паль­цах, а потом завязал хитрым узлом. Что-то пошеп- тат вывороченными губами... «Вот она хворь твоя,— сказал он и отправил рукоделие в печку. - Видишь, Мотя, сгорела твоя болезнь, золой-пеплом рассыпа­лась. Вставай, иди вольфрам стране давай».

И Матвей Иосифович поднялся, пошёл. И до сих пор идёт. И на лёгкие не жалуется... Правда, вольф­рама больше отчизне не даёт...

— Жарче, — усмехнулся Мгиви. — В прямом смысле и не только. - Вытащил удочку, снял червя и закинул в воду. Заводь, как по волшебству, забур­лила, несчастной) мученика тотчас проглотил кто-то увесистый. — Дома перемены вроде бы к лучшему. Отец стал президентом. Деда поставил премьер-ми­нистром, дядю Экинангу - главнокомандующим ко­пейщиков, а для Маньялибо, племянника вчера справили заклание чёрного тельца..

Мгиви вздохнул, потупился, сплюнул в воду. Странная штука ностальгия.

— Чёрного тельца? — заинтересовался Фраер- ман. — Это что, такой ритуал?

— Вчера Маньялибо стал мужчиной, — важно кивнул негр. — В хижину вождя входит чёрный бык. Собираются гости, бьют тамтамы, мужчины начи­нают резать мясо особыми ножами-толлами... Они пьют пиво, балу и судаби и взывают к предкам тан­цем с боевыми дубинами и ассегаями... Потом входят женщины, чтобы мы веселились и свирепели, созер­цая их красоту...

— Домой тянет небось? — спросил Фраерман.