Тимофей Алексеев - Дети заката

— Но почему только на Руси остановился ваш выбор? Ведь много же стран в мире, где демократия, свобода?

— Мне неизвестна истина… Я не соприкоснулся с ней, а может, меня и не допустили до неё. Я знаю только одно: запад — это не есть начало, это конец пути. А силам тьмы нет жизни в восходящем солнце, хотя они хотят всё изменить.

— Когда придут твои господа, Самаритянин?

— Они уже здесь, на Байкале, на острове Ольхон. Там собрались шаманы всего мира.

— Как мы можем найти тех, кто нас интересует?

— Не знаю, я никогда не видел их, скорее это люди-тени…

Полковник устало сел к окну, приказав увести Самаритянина в кирпичный гараж, где валялся ненужный хлам. Сажин за время допроса не проронил ни слова, сидел на стуле, загораживая проход к дверям, курил и пускал дым к потолку. Пепельница была полной.

— Ну что скажешь, майор?

Сажин посмотрел на полковника, затушил окурок.

— Хотел бы я, чтобы он оказался шизофреником. Только это не так — он вменяем, и мошенничество у них только как сопутствующая. Они действительно что-то хотят найти. И они глубоко пустили корни. — Сажин с надеждой снова посмотрел в глаза полковнику. — Может, это от них на Руси все беды? Что делать будем?

— Сначала надо спрятать Самаритянина, чтобы никто его не нашёл: ни свои, ни чужие. Он нужен будет. Посади его у себя в одиночку — там его не достанут… Хотя, если захотят, всё равно смогут убрать… Документы оформишь на него в Новосибирске — здесь нельзя. Нужно, чтобы он был под боком. Тем более, разочаровался он в прежних хозяевах, если не врёт. Пусть наблюдают за ним, чтобы информация от него больше никуда не ушла. Да что тебя учить, сам всё знаешь. А у меня другая задача — Лешего надо найти…

— Лешего? А вы откуда знаете про него?

— Не знаю, во сне женщина мне про него говорила, красивая… Глаза её, как сейчас, вижу. Сказала: «Как увидишь его, многое вспомнишь». Будто бы они дозволили мне вспомнить. А что вспомнить, майор?

— О чём мы по их воле забыли, Михалыч. А Леший в Буранове, там наш человек его уже негласно охраняет.

— Всё у тебя уже схвачено, вижу. Сам-то откуда про него знаешь?

— Двор его в Буранове увидел — имя хозяина вспомнил. Был там раньше, вот только не помню, когда. Может, во сне…

На голой вершине горы горел огонь. Он вырывался из расщелины и проходил сквозь хитро сложенную пирамиду камней. И со стороны казалось, что горят сами камни. Огонь, белый у основания, в камнях терял свою силу и менял цвет. Он становился красным, а у самой вершины почти багровым, и отрывался красно-чёрными лоскутьями, и улетал в дымное небо. В отсветах пламени бесновались и преломлялись тени от голых тел, вставших в большой круг. Они неслись в каком-то безумном танце под глухие звуки бубнов. Казалось, что их тела не имели костей, словно это были черви или змеи. Они порой разрывали круг и сплетались в один неистово дышащий клубок. А то, снова схватившись за руки, неслись по кругу, с шумом выдыхая воздух как будто из сдавленной груди. В запахе серы, пота и мочи неслись скрипучие гортанные звуки невидимого человека.

Это не была молитва — это были заклинания древнего, когда-то немого народа, что жил в давние времена в глубоких пещерах, никогда не выходя на солнце. Они выползали только ночью, одетые в звериные шкуры, охотились на людей, зверей и скот. Сжигали поселения, сжигали посевы. Они обладали знаниями чародейства и заклинания, во время которых издавали почти звериные звуки, перемешанные иногда с клёкотом орлов и вороньим гаем. Им всегда покровительствовала тьма и холодная безжизненно-жёлтая луна. Но потом они исчезли, а может, погибли — никто не знает. Но в разных народах живут старые предания, что они разошлись, рассеялись среди людей, следуя пути, который им указал их подземный бог. Они понесли зло разным народам в разные земли. Не исчезнув бесследно, они приспособились, чтобы нести в мир то, чем наделил их подземный бог, — черной и вязкой, как смола, наукой.

Хотя немой люд исчез давно, никто уже и не помнил когда, колдуны и черные жрецы остались. Мало кто из них мог понимать древний звериный язык, но всем он и не надобен. Если злое начало проявится у всех, друг друга убивать начнут, чтобы только быть главными. И его, слепца, тоже давно бы уже убили, только ведь боятся, знают силу его.

А народ собрать вокруг себя — самое простое. Вон и монахи собрали. И у него поводыри в разных землях, да почитай во всех монастырях и приходах. Изнутри, тайком веру ломают. А когда последнюю жертву, последнюю ветку княжеского рода, который хоть как-то с непокорёнными будет связан, найдут да изведут, вот тут-то род Невзора и выйдет из небытия. Пусть не скоро это будет, но это время придёт, и тогда подземный бог воскресит их из мёртвых, и они будут жить вечно. И тогда преисподняя станет раем.

В середине круга стояла плетённая из свежего прутняка корзина, в которой захлёбывался от плача небольшой — годовалый — ребёнок. Он цеплялся руками за края корзины, но не мог выбраться. Корзина качалась из стороны в сторону, а не опрокидывалась. Никто не подходил к ней. Но вот смолкли бубны, и живой круг пал на колени, а из темноты, перешагнув человеческие блестящие от пота тела, в круг света ступил человек, облачённый в чёрное рубище с капюшоном. Его лицо не имело ни бороды, ни усов. Оно было обожжено и стянуто тонкой синеватой кожей. Человек мог еле открывать стянутый рот. Со стороны он походил на рыбу, вытащенную на берег, а скрипучий голос, будто человек не говорил, а открывал ржавые железные двери подземелья, наводил страх. Вместо глаз, словно два очищенных яйца, торчали бельма. Он был слеп, но вошёл в круг без поводыря: он чувствовал огонь, чувствовал дыхание каждого человека. Ноздри его раздувались, как у загнанного коня, и он то и дело с шумом втягивал в себя воздух и булькал горлом. Потом человек, потянув носом, как зверь, ищущий добычу, направился к корзине. Наклонился над плетёнкой и за ножку, словно щенка, достал заплаканного ребёнка:

— Мы возрадовались, Властитель тьмы! Было мне видение! Жертву тебе приносить через каждые шестьдесят шесть лет, начиная младенцем и до седого старца. И сейчас впервые я, твой верный слуга, тебе жертву творю, плотью и кровью. Возьми сына Судислава! Изведи огнём! И пусть душа его останется навсегда во власти твоей! А нам укажи путь и дай нам таинства немого народа! Дай нам тайну превращения! Чтобы и нас, как и древний народ, боялись и несли дары в пещеры наши!

Завыла по-звериному павшая ниц толпа.

— Мои поводыри проведут меня, куда ты укажешь! И мы принесем тебе царство! Не только под землёй, но и над землёй!

Голые люди двинулись на четвереньках к огню. И взвыла толпа! Тянула к нему тени-руки, и сквозь тихий плач ребёнка хриплые сдавленные стоны неслись над голой вершиной: