Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рауграф

– Огласите решение Высшего Церковного суда.

– Слушаюсь, – ответил прелат. – Расследование по делу сэра Ричарда было проведено со всей тщательностью. Были опрошены все лорды, что пришли с сэром Ричардом с той стороны Тоннеля, а также лорды королевства Сен-Мари, оставшиеся в Геннегау и сотрудничающие с сэром Ричардом.

Я буркнул:

– Даже слуг опрашивали! Неслыханно.

Кардинал обратил взор в сторону отца Раймона:

– У вас есть что добавить, святейший прелат?

Отец Раймон поднялся, лицо серьезное, но когда бросил взгляд на меня, чуть-чуть виновато улыбнулся:

– Было сделано все, чтобы вызвать неудовольствие сэра Ричарда, спровоцировать на резкие и необдуманные высказывания… а то и действия. Лично я взял на себя роль адвоката дьявола и всячески склонял смириться, не спорить, чаще кланяться и не вдумываться в священные слова Писания. Применяли все приемы из арсенала святого Августолия, разработавшего кодекс…

Кардинал прервал:

– Ну нужно подробностей. Результаты.

Отец Гэбриэль ответил вместо собрата:

– Отец Раймон провел работу блестяще. Но сэр Ричард не смирился, продолжал дерзить и спорить, придерживаясь не мертвых букв, а сути нашей веры. Он выдержал испытание, хотя не раз бывал близок к срыву, но всякий раз удерживался без посторонней помощи.

Я слушал тупо, внутри все кипит, душа уже скачет на коне, ветер ревет в ушах, и не сразу начал понимать, что изменилось очень многое.

Отец Гэбриэль поднялся, суетливой походкой просеменил к двери. По ту сторону поклонился монах, прелат бросил ему что-то коротко, монах еще раз поклонился и скрылся.

Кардинал рассматривал меня со странной заинтересованностью.

– Насчет противоречия первой и второй заповеди вы, сын мой, копнули весьма глубоко… На самом деле такого в трудах Отцов Церкви нет.

Я все еще не остыл и, вместо того чтобы виновато склонить голову, пробурчал:

– Мне это казалось очевидным. Хотя противоречия вообще-то нет… Вообще-то я думал, вы в первую очередь копаете, кто я и как сюда попал…

Кардинал отмахнулся:

– Мы судим по делам. Был такой ревностный истребитель христиан Савл, вы о нем говорили очень горячо, он гнал и уничтожал их безжалостно, но когда проникся идеями, сменил имя Савла на Павла. Именно он, как вы верно заметили, для торжества веры сделал как никто много. Потому нас не интересует, кем человек был. Нам важно, кем стал.

Я сказал откровенно:

– Ваше преосвященство, я в самом деле не раз был готов скрутить всех вас в бараний рог и бросить в пропасть.

Кардинал мягко улыбнулся:

– Вы были бы удивлены, сэр Ричард, но мы, несмотря на кажущуюся хрупкость, не так уж и беззащитны.

Дверь распахнулась, монах с той стороны пропустил к нам отца Дитриха и закрыл за ним дверь. Отец Дитрих огляделся и, вместо того чтобы сесть ближе к прелатам или кардиналу, сел рядом со мной. Кардинал, вместо того чтобы нахмуриться, кивнул одобрительно.

Отец Дитрих, покосившись на него, произнес тихо:

– Сэр Ричард, я даже вам не могу сообщить о сокровеннейшей тайне… Но с позволения его высокопреосвященства намекну, вам будет достаточно. У всех у нас образ Христа – сама чистота и святость. Однако же в Ватикане самым тщательным образом скрывают, где он был все эти годы и чем занимался до того момента, как в возрасте тридцати трех лет внезапно объявился в Иудее и начал проповедовать о том, что жить надо иначе.

Кардинал прервал сурово:

– Вы сказали достаточно, отец Дитрих!

От его холодного, как айсберг, голоса меня осыпало морозом. Отец Дитрих послушно замолчал, и я видел по его лицу, что ничего больше не добавит.

– Возможно ли, – проговорил я осевшим голосом, – его слова о раскаявшейся блуднице… более чем выстраданы?

Отец Дитрих молчал, а кардинал проговорил сухо и глядя поверх моей головы:

– Это вы сказали, не я.

Я пробормотал:

– Спасибо, ваше высокопреосвященство. Вы поддержали меня больше, чем думаете.

Отец Раймон посмотрел на Габриэля, тот кивнул, оба перевели взгляды на кардинала. Что в них было, во взглядах, я прочесть не мог, но кардинал вздохнул, повернулся ко мне.

В его глазах я видел сомнение, в самом ли деле такой здоровяк все понял, слишком юн и слишком крепок телом, жестом велел мне приблизиться.

Я поднялся, оставив отца Дитриха, и, перейдя пространство комнаты, подошел к кардиналу. Вместо того чтобы сунуть мне руку для поцелуя, он указал на сиденье рядом.

– Сын мой, – проговорил он шепотом, когда я послушно сел. – О том, где был Христос и… как и что делал, нельзя говорить простому народу. И вообще лучше никому… Наверное, для доступности лучше на примере… Вот Александр Великий под бдительным наставничеством Аристотеля изучал науки, знал семь языков, занимался переустройством своей Македонии, Греции, а затем и всего известного в то время мира. Он распространил высокую эллинскую культуру, просвещение, благородные нравы, справедливые законы, основанные на нравственных принципах. Но также известно, что напивался с друзьями на пирах, а также был охоч до гетер…

Я кивнул и спросил тоже шепотом.

– Позвольте?

Он сказал настороженно:

– Да-да, как вы поняли.

– Простой человек, – ответил я, как можно больше приглушая голос, – узнав все это про Александра, скажет довольно: он пил и по бабам – значит, и мне можно, га-га!.. И больше ничего не усвоит.

Глаза кардинала были полны вселенской грусти.

– Все верно, сын мой. Человек везде ищет грязь, чтобы самому не мыться. Потому ее приходится скрывать. Это ложь… но святая ложь. Во спасение. Не наше, их спасаем.

Отец Раймон завозился на месте, и хотя не слышал нашего разговора, но сказал жалобно и точно в тему:

– Люди считают, что учить нужно только детей. Но мы-то знаем, что и взрослых нужно учить, наставлять, советовать и подсказывать им, как жить верно и честно! Чем и занимается Церковь, хотя это никому и не нравится.

Я смолчал, кардинал даже при своем помощнике не желает упоминать о скрытой от мира жизни Христа до его появления с проповедями. Это о Павле можно, что раньше был истребителем христиан, но сам Христос в глазах верующих, и даже высшего духовенства, должен быть абсолютно чистым и незапятнанным. Во избежание.

– Ваше преосвященство, – сказал я почтительно, – я не любил в детстве мыть уши и шею. Взрослые тоже многое не хотят делать из того, что надо. Так что… я понимаю.

Из коридора все громче доносился лязг, грохот, тяжелое топанье. Кардинал поморщился, отец Габриэль с вопросом в глазах вскочил, быстрый и суетливый.

– Позвольте, ваше высокопреосвященство?

Тот кивнул.

– Да-да, можете.

Прелат распахнул дверь, по ту сторону блещут доспехи моих военачальников. Кардинал сказал громко: