Мария Семёнова - Бусый Волк. Берестяная книга

Бусый считал себя сильным и готовым выдержать что угодно, но испытал немалое облегчение, убедившись: они с Синеокой узрели совсем другую схватку. Отец бился не со своим погубителем, а с кем-то иным.

Вот, сцепив челюсти, Иклун Волк не дал вырваться крику боли и встал. Да не встал, а вскочил, пружинисто-невесомо, как сам Бусый недавно обучился и полюбил делать, — тело так и отозвалось, напрягаясь в знакомом движении, Бусый едва успел вовремя спохватиться… И увидел, как Иклун стремительной тенью метнулся в сторону, собой закрывая кого-то от врага…

Мама!!!

Заплаканная девчонка чуть постарше Таемлу, сжавшись, затравленным зверьком смотрела на него из волшебного камня. Мама, мама, как утереть твои слёзы, как отогнать и рассеять придавивший тебя ужас? Как растеплить слабенький огонёк надежды в твоих синих глазах?..

На что же она сейчас надеется, на кого? Стой крепко, отец! Не допусти, покуда живой, надругательства над любимой!

Отец взмахивает кнутом, обрушивая на врага страшной силы удар… И сам вдругорядь валится, подрубленный ещё более быстрым ударом, таким, что не поспевает уследить глаз. Его противник много искуснее владеет кнутом…

Кто же он, этот мастер кнута, обидчик матери, лютый недруг отца?

Да это же… Резоуст! Резоуст…

Вот он опять сбивает наземь отца, попытавшегося вскочить. Ещё. Ещё… Он уже знает себя победителем и играет с юнцом, точно сытый кот с мышью, он издевается, наслаждаясь своей сноровкой и силой.

В память Бусого, как весенняя льдина на берег, вломился недавний сон: кто-то, так же глумясь, хлестал плетью детёныша крысы…

Но отец не сдаётся. У него за спиной мама, и он будет биться до смерти. Он по-прежнему сжимает оружие — тяжёлый кнут и длинный кинжал. Притом что Резоуст, презирая противника, кинжала даже не вытащил. Ему хватает кнута.

Их бой прерывается с появлением ещё одного человека. Высокого, с властной повадкой, с надменным выражением на красивом тонком лице. Он что-то говорит, его молвь Бусому незнакома, но смысл сказанного ясен и так. «За вас обоих заплачено, и немало, — говорит привыкший распоряжаться. — Я не для того выкладывал деньги, чтобы вы один другого резали насмерть. Охота помериться из-за девки? Деритесь, но без оружия. И вот ещё что. Сдавшийся своего кнута назад уже не получит. Недостоин…»

Отец и Резоуст кладут оружие наземь. Выпрямляясь, отец улыбается, спокойно и страшно, потому что сдаваться он не намерен. А вот в глазах Резоуста подобной решимости что-то не видно. Он, кажется, уже и не рад, что полез к женщине Волка. Не стоила эта девка того, чтобы прозакладывать из-за неё кнут и кинжал, да что теперь сделаешь?

Отец бросается на врага безоглядным волчьим прыжком. Резоуст шагом в сторону, поворотом тела уходит от столкновения. С расчётливой беспощадностью успевает всадить кулак сопернику под вздох…

Бусого как самого ударили. Он дрался и знал, что бывает от подобных ударов. Чернота в глазах, оборванное дыхание и такая боль, что хочется умереть, только бы от этой боли избавиться…

А Резоуст бьёт упавшего отца ещё раз. И ещё. Месит ногами, выискивая самые болезненные места, но Волка просто так не убьёшь. Отец перехватывает его ногу и впивается зубами в колено. Взвыв, Резоуст тоже падает, и рычащий клубок укатывается под стену. В глазах отца — звериный жёлтый огонь, зубы рвут плоть врага, подбираясь к самому горлу.

И когда Резоуст чувствует его дыхание на своей шее, где несёт кровь яремная жила, он не выдерживает и кричит от животного ужаса…

Он сдаётся…

Бусый и Синеока плакали, крепко обнявшись. Так вот каким он был — брат, отец. Не посрамил чести мужчины и венна, не дрогнул, сумел отстоять ту, которую полюбил.

— Тётушка Синеока! Расскажи ещё про отца! — жарко прошептал Бусый. — Ты же знала его отроком! Скажи, не томи, — я на него хоть немного похож?!

Синеока торопливо закивала, хотела говорить и едва не сказала, но снова забыла, как это — говорить. Отчаявшись, взяла обеими руками голову братучада , стала жадно всматриваться в запрокинутое лицо, ловить родные черты навсегда ушедшего брата.

Не выдержала, опять захлебнулась слезами. И всё же Соболь был прав. Разум Синеоки томился под спудом, как живой ручей в покрытых настом сугробах. В одном месте проточиться не удалось — отыщет другое. Что-то промычав, девушка схватила Бусого за руки, особым образом, как он сам её недавно держал.

Камень, вложенный в свой мешочек, отдыхал у Бусого на груди, в нём больше не было надобности. Луна смотрела с небес, как пылали на берегу Звоницы две души, пылали и освещали одна другой путь.

…Наезженный тракт в дремучем лесу. Вековые ели давно убрали из колеи узловатые корни, и телега не подскакивает, не трясётся — плывёт, как лодка по озеру. Малахитовые вершины, увешанные красными шишками, шествуют в послеполуденной синеве, расчёсывая, прихорашивая лёгкие облака. Длинный обоз, множество незнакомых людей, тяжело нагруженные телеги, влекомые разномастными лошадьми, но Синеока слышит лишь говор, скрип, размеренный топот. Девочку клонит в сон, ей так покойно и хорошо на груде мягких мешков. Плавное движение телеги, размеренный шаг неутомимого Рыжего, приглушённый голос отца… Синеока не вслушивается.

Уходящее лето дышит ласковым теплом. Между елями кое-где попадаются берёзы, и на них уже видны жёлтые листья. Девочка знает, что скоро берёзы пожелтеют совсем, а потом облетят в ожидании снега. Наступит зима, и брат Иклун вытащит из клети саночки. Будет сажать малую сестрёнку себе за спину, чтобы, вместе мчаться с обрыва, далеко на гладкий лёд Звоницы. А поднимаясь обратно наверх, впряжётся в саночки и топнет ногой, как лошадка: «Крепче держись, несмышлёная! Выпадешь, нос расшибёшь!»

И вот уже саночки летят наверх по горе почти так же быстро, как только что — вниз… Синеока держится за лубяной передок и смеётся — весело, беззаботно…

Они с Иклуном почти уже на самом верху. Брат оборачивается…

Бусый вглядывался в лицо своего отца. Такого же, как он теперь, двенадцатилетнего отрока. Это он сам, это его отражение в зеркале. Только глаза другие. Серые. И волосы у отца чуть темнее. И левое ухо цело, не обкусано морозом, как у сына. И белого следа нет на щеке.

..Брат оборачивается, и почему-то в глазах у него страх. И горку над Звоницей вместо малышни с саночками и снежками заполняют вдруг взрослые. Они мечутся по дороге и кричат под стрелами…

Падает Рыжий, он хрипит и бьётся в оглоблях. Отец размахивает топором, отгоняя троих незнакомцев, подскочивших к его телеге. У них белые лица, это ряженые в берестяных личинах, они пришли колядовать, просить сладостей и пирожков… Только в руках у них — настоящие копья с острыми лезвиями. И кровь Рыжего на земле — тоже настоящая…