Мария Семёнова - Бусый Волк. Берестяная книга

Ревнивые Волки, от малышни до стариков вроде Севрюка с Бронеславом, полезли прыгать. Кто-то упал, кто-то уже тряс расшибленной рукой, но упрямо пробовал вновь.

Такие мгновения кажутся совершенно обычными, но проходит время, и начинаешь их вспоминать, и хватаешься за голову: так ведь вот оно, было же счастье, самое что ни есть, певчей птицей звенело прямо в ладони, а ты почему-то не замечал. Спохватился, да поздно, было, да ушло, упорхнуло, и всё, не вернуть…

— А й вы, кутята бестолковые!

Горестный окрик исходил от седого сухопарого старика, и малышня испуганно шарахнулась в сторону, действительно как нашкодившие щенята, уже понимая, что сотворили безлепие, но не очень догадываясь — какое. Мы, мол, что, мы же ничего? Не горшок с кашей расколотили, не кудель тёткину подожгли. Всего-то разметали по полу стопку берестяных листов, которую дедушка Астин положил так неловко, на самый край скамьи.

Вот и Права, степенная старая сука, приставленная доглядывать за детьми, большого несчастья в случившемся не усмотрела. Поднявшись, неспешно подошла, обнюхала раскиданные листы и, недоумевая, завиляла пышным хвостом. Потом ткнулась носом в ладонь старика, снизу вверх заглядывая в глаза. Прости, дескать! Только ещё знать бы — за что…

— Не гневайся, дедушка Астин, — подал голос самый храбрый Щенок, сынишка кузнеца Межамира. — Мы всё соберём!

А у самого загорелая мордочка говорила другое: эка важность, берестяные листы! Добро бы ещё полосы на пестерь или лукошко. А то — прямоугольники в две ладони величиной. Ну рассыпались, отчего не собрать?

На самом деле нахальному Щенку было известно, что старец хранил их в особой коробке из хорошего луба и вынимал не иначе как предварительно помолившись в Божьем углу. А стало быть, ребятня всё-таки провинилась.

— Эх, ребятушки… — уже прощая, отмахнулся Астин.

Обрадованные шкодники мигом собрали листы и сложили в ровную стопку, точно как была, и старший мальчик с поклоном поднёс её старику. Узловатая ладонь Астина взъерошила ему русые волосы — и притихшая было стайка, вновь расшумевшись, выкатилась за дверь, и прилежная псица убежала вместе с детьми.

— Ещё листов дедушке надерём, пусть не гневается, — уже в сенях рассудительно сказал заводила.

— И такими же закорючками расцарапаем, чтобы ему меньше трудов, — со смехом добавил кто-то из младших.

На этом голоса отдалились, и Астин остался один.

Стопка, размыканная прокудливыми Щенками, заключала в себе целую зиму работы. В ней было больше сотни листов.

Астин принялся перебирать их — один за другим. Дети, дети… Этот вставили боком, этот — вверх ногами, а этот лежал вроде и правильно, но поди теперь верни его на подобающее место в череде, отыщи последующий и предыдущий!..

Руки дрожали, грозя заново рассыпать берестяные страницы. Случись что — Астин не был уверен, хватит ли ему сил и времени всё повторить.

Потом он нашёл глазами лики Божественных Братьев, смотревшие на него из угла, и показалось, будто Младший глядел с укоризной.

— Я грешен, — повинился ему старик. — Я впал в сомнение. Я чуть не накричал на детей…

Он говорил на своём родном языке. Ученики Внутреннего Круга постановили взывать к Близнецам лишь словами додревнего народа, обитавшего в Аррантиаде прежде аррантов, но Астин всё равно верил — любая речь достигает Богов, была бы чистой душа…

Вздохнув последний раз, старый жрец принялся за работу.

Племя веннов, давшее ему кров, почитало домашний стол Божьей Ладонью. Астин и принялся раскладывать на этой Ладони свои листы, что-то шепча, двигая и меняя местами, доискиваясь прежнего осмысленного порядка. Пламя маленького светца колебалось, метало по стенам тени. Возиться предстояло до вечера, а может, и несколько дней…

Человек, носивший странное для веннских чащоб имя Астин, пришёл в деревню Серых Псов с первыми метелями позапрошлой зимы. Два молодых кобеля, бегавшие в лесу, учуяли выбившегося из сил странника и мало не на себе притащили домой. Путник назвался Астином Дволфиром и сказал, что в леса пришёл из желания выстроить в глухом месте жильё и начать в нём одинокую жизнь. Во славу каких-то Близнецов.

А пока изумлённые венны силились постичь как это — отпустить немощного старца ладить в снежном лесу шалаш, — Астин Дволфир свалился в лихорадке и, конечно, никуда уже не пошел. Потому и те его слова об отшельничестве поняли как горячечный бред, ибо, правду молвить, разумного в них было немного.

Дети к старику липли — не отогнать. Очень уж горазд оказался он на занятные сказки об этих своих Близнецах. И умел сказывать так, что даже взрослые не гнушались — присаживались послушать.

Дети и вызнали первыми, что Астин Дволфир было не именем его, но прозвищем и означало попросту — Ученик Близнецов. А Старшего с Младшим следовало чтить не просто героями и мудрецами баснословных времён. Они были Богами.

Большуха, когда ей сказали, только плечами пожала. Эка невидаль, чужеплеменные Боги! Нет греха в том, чтобы, оказать уважение. Да ещё Тем, Кому поклоняется такой благой старец!

И не воспретила Щенкам приветствовать Астина, как он любил:

— Святы Близнецы, чтимые в трёх мирах!

Только один упрямый мальчишка едва не полез в драку со сверстниками.

— Эти Боги, — заявил он, — не сильны. Сильные Боги ведут могучие племена и хранят Своих верных от бед и несчастий. Ну и куда Они привели этого Астина?

— К нам, — ответили ему. — Плохо ли?

— Да не о том я! Ведь он, сегван по рождению, ради Них отошел от сородичей, даже имя забыл, коим мать его нарекла! И что взамен получил?

«Больше, чем ты представить можешь, малыш», — мог бы ответить ему Астин, только мальчишка вряд ли стал бы слушать его.

Он лучше всех знал веннскую Правду и даже в малости не терпел ей ущемлений, был прямодушен и не отступался от друзей, и за это Псы дали ему прозвание — Твердолюб.

А языкастые девки честили за глаза Твердолобом…

И вряд ли предвидел юный упрямец, что не далее как в первые дни весны Астин Дволфир удивит ребятню неожиданной просьбой:

— А надерите мне, милые, берёсты с поленьев…

— На что тебе?

— Запишу ваши сказания…

А получилось всё оттого, что красочные басни деда о пришлых Богах понудили Псов ярче и пристальней вспоминать о своих. О жизни прародителя Пса, о Великой Ночи, когда насовсем было сгинули Солнце и Молния и остался с людьми лишь земной очажный Огонь…

— Понятно теперь, отчего ты зовёшь себя просто Учеником и другого имени не желаешь, — сказала большуха. — Ты совершенен годами, но всё ещё учишься праведному и доброму, когда оно встречается в жизни. И будешь учиться до смертного часа. Мы рады, что наши собаки нашли тебя за холмом.