Далин Андреевич - Слуги Зла

Задира протянул чужаку флягу с водой – а чужак пораженно смотрел на меня. Я рубился эльфийским мечом – и после боя обтирал от крови этот меч, высвеченный присутствием орков, как лунный луч. Очевидно, незнакомец воспринял такое зрелище, как глубоко противоестественное.

– Пусть моя экипировка тебя не смущает, дружище, – сказал я. – Это – камуфляж, не более того.

– Говоришь ты тоже, как эльф, – хрипло сказал чужак, и выпил флягу Задиры в три глотка. – Когда я вижу что-то, похожее на эльфа, которое дерется, как эльф, выглядит, как эльф, и треплется, как эльф – я слегонца удивляюсь, что оно на моей стороне.

– Давай разговаривать на языке из-под гор, – сказал я, очень тщательно повизгивая и урча. Я отлично понимал аршей, но их произношение мне плохо давалось.

– Я голодный, – сказал чужак.

Я давно научился понимать этикет аршей. Это значило гораздо больше, чем обычное озвучивание простого плотского желания; это значило, что я – свой, что у моих товарищей можно без опаски взять пищу, и что никакого расстояния между нами, бойцами гор, уже нет. И мы все полезли в торбы за запасами еды – он был голодный, он был настолько голодный, что меня удивила его упрямая жизненная сила. Человек, достигший такой степени истощения, впал бы в мертвенное оцепенение – а он жрал кусок сырой говядины, обнаружившийся в сумке Паука, жадно, но не истерично, даже степенно, как голодный волк.

Он выразительно выглядел, этот боец. Голод мучил его сильнее, чем боль; он позволил Шпильке остановить кровь, текущую из довольно глубоких ран, и перетянуть их, а стрелу выдернул, как занозу из ладони, почти не изменившись в лице. Лицо его вызывало оторопь: ужасный шрам, рассекавший лоб, переносицу и левую щеку, не зашитый, а заживший сам по себе, по странному обычаю аршей изуродовали еще больше – теперь он выглядел, как врезанная в живую плоть орочья руна "убить". Ледяные глаза, бледно-серые, почти совсем без цвета, под такой же бесцветной челкой, определенно привыкли смотреть на мир поверх стрелы на тетиве, а тело, тощее и угловатое, выглядело от давнего голода, будто связанное из узловатого стального троса. Общую картину довершали мизинцы, откушенные до ладоней: я уже знал, что это делают в знак траура по погибшим близким.

– Мое последнее имя – Мертвец, – сказал он, доев мясо и облизав пальцы. – Я из Черных Провалов.

Я присвистнул, услышав это название, и вспоминал, пока мои ребята называли свои имена. Любопытное место – Морайа, Черные Провалы. Подгорье, давно переходящее из рук в руки. Пещеры, когда-то принадлежавшие оркам, потом, после очередной войны – эльфам. Недавно орки снова их отбили, а в Пуще нежно вспоминают подземные дворцы Морайи и надеются их когда-нибудь вернуть. Черные Провалы, вот как…

– Значит, в Черных Провалах до сих пор наши? – спросил Паук нежно. – Под Теплыми Камнями удивляются, как вы ухитряетесь их удерживать.

– Я был с теми, кто выбил оттуда тварей полтора года назад, – сказал Мертвец. – Мой клан родом из Провалов, это было очень хорошее место. Моего деда убили там в первую войну, а мы с братьями и сестричкой нашли в Провалах Последний Приют и кровищей гадов разрисовали. В смысле, то место, где Приют раньше был… они же все там загадили, везде напакостили, ведьмы поганые…

– Не знаю, как вы можете теперь там жить, – сказала Шпилька и передернулась. – Там же, наверное, и запах-то не выветривается…

– Запах – не самая большая беда, – сказал Мертвец. – Мы Линию Ветров восстановили. Хуже, что гады грибницу уничтожили, подземную живность – им же жрать не надо, их морок прокормит… а нам никак запасы не сделать. Пастбища-то на виду, все время с людьми цапаемся, за скотину… раньше в Провалах слепые свиньи жили, а теперь их там кормить нечем.

– Даже бойцам жрать нечего? – спросил Задира сочувственно.

– Патруль жрет то, что на поверхности раздобудет, – сказал Мертвец. – Бойцы сами себя прокормят, как псы… Вот женщинам надо, чтоб запас был, у них же дети, да у инженеров мозги не работают без жратвы, так что, пока в Провалах налаживаем жизнь, у людей тырим почем зря. А что? Все равно лешачке пойдет!

– За что мучаетесь только? – вздохнула Шпилька. – За грязную эльфийскую берлогу, мертвую, опоганенную… себя не жалеете…

Глаза Мертвеца сузились в щели.

– Не мертвая берлога, – сказал он. – Наши горы. Всегда были наши и всегда будут наши. Наши кости – их камни. А грязь вычистится со временем.

– Мертвец, знаешь, что? – сказал Паук, толкнув его в плечо со всей дружеской теплотой, на какую только был способен, – Можно принести живую грибницу из-под Теплых Камней. И еды из наших запасов. Расстояние-то – всего-ничего, три дня пути быстрым шагом.

Мертвец ухмыльнулся, толкнув его в ответ.

– Интересно, клан Теплых Камней примет эту твою идею, или это лично у тебя приступ милосердия?

– По нашим сведениям, ожидается большая война, – сказал Паук. – Каждый боец из-под гор – наш союзник и товарищ. Так что я от имени клана говорю.

– Ага. А эльфы рассекают вместе с вашим патрулем накануне войны? – спросил Мертвец, щурясь.

– Слушай, Мертвец, – не выдержал я. – Давай, я расскажу тебе, как вышло, что я рассекаю с аршами, а ты покажешь мне Морайю? Пожалуйста! Почему-то мне кажется, что это важно.

– Ему кажется! – хмыкнул Мертвец. – Скажи, Паук, этот тип, этот эльф – он у вас всегда такой? Важно ему…

– Ты не поверишь, какая история, – встрял Задира. – Всем историям история! А Провалы точно интересно посмотреть. И мне интересно. Место знаменитое…

– Знаменитое место, – хмуро сказал Мертвец. – Раньше лучшая алхимическая лаборатория была в окрестностях, металлы плавили, стекло выдували… В Доме Крылатых летучие мышки жили, маленькие – ручные. А красота! Предки в некоторых залах не жили, берегли – с факелами никто не ходил, чтобы своды не коптить. Пещерный жемчуг рос… да что вспоминать! Теперь уже этого никто не увидит.

Я слушал его печальный монолог и поражался. Я так часто слышал пространные речи об уничтоженной красоте, о невосполнимых потерях – но ведь от эльфов, Варда преблагая! Именно о Морайе говорилось совершенно в этом же тоне! Дивный подгорный свет. Шедевры лучших мастеров. Драгоценное сияние гения. И все это безжалостно истреблено орками, тварями Мрака, ненавистниками прекрасного и светлого.

Теперь я страшно хотел увидеть Морайю. Мне казалось совершенно необходимым составить собственное мнение – хотя сейчас, после разговора с гномом, после города, после целой зимы с аршами, я был склонен более доверять жителям гор, чем возвышенным эльфийским речам.

– Ладно, пойдемте, – сказал Мертвец. – Этих прихватим? – спросил, пнув ногой труп гвардейца. – Жалко мясо так бросать. Пригодились бы…