Варвара Клюева - Магия обреченных

– Не думаю, что Хайна интересует сгорнийских магов, – возразила Алмель, в спокойном голосе которой проскользнула однако нотка тревоги. – Единственный сгорн, который знает, вернее догадывается о Даре Хайны, – это лорд Хедриг. А он вряд ли захочет навлечь беду на голову родной внучки.

– Не обманывай себя, дорогая. Родственные чувства для сгорнов – пустой звук. И лорд Хедриг не догадывается, он точно знает, что у Хайны есть Дар. Не забывай, он испытал его действие на собственной шкуре. Пусть тебя не вводит в заблуждение его болтовня насчет защитных блоков лорда Региуса, которые якобы сработали посмертно. Старый плут достаточно хорошо разбирается в магии и прекрасно понимает, что любые заклинания теряют силу со смертью заклинателя. И скормить нам эту нехитрую ложь его побудила не забота о Хайне, а простой расчет. Старик надеется сорвать куш на внучкином Даре и думает, что сумеет взять больше, если будет единственным обладателем ее тайны.

– Ты ошибаешься, Кармал! – запротестовала Алмель с горячностью спорщика, втайне сомневающегося в своей правоте. – Лорд Хедриг не рассказал бы нам ту древнюю историю, если бы хотел остаться единственным обладателем тайны.

– Милая, он рассказал ее, не подозревая, как много нам уже известно. Старикан полагает, что мы – слепое орудие лорда Региуса и участвуем в судьбе Хайны только потому, что придворный маг сплел нам какую-нибудь занимательную байку. Хедриг спустился с гор, чтобы продать свою историю лорду Региусу, но тот погиб. Почему старик не обратился к другому Верховному лорду? Да потому, что сообразил: я – более выгодный покупатель. Я не маг, поэтому распорядиться его тайной толком не сумею, а значит, при случае он наживется на ней еще разок.

– Чепуха! – Алмель упрямо тряхнула головой. – Я, может быть, и не ведьма, но людей чувствую довольно неплохо. При всей своей жесткости и надменности лорд Хедриг производит впечатление человека прямодушного. А ты изображаешь его продувной бестией, хитрым изворотливым дельцом. Ты ошибаешься, повелитель.

– Ладно, пусть так. Пускай со стороны любящего дедушки Хайне ничто не угрожает. А как насчет брата любящего дедушки? Он, между прочим, маг и единственный ученик Верховного лорда Умбера. Как насчет самого лорда Умбера?

– Кассия и лорда Умбера можно не опасаться, – быстро сказала Алмель. – Их интересует только Тайное знание.

– Мне нравится твоя доверчивость, душа моя, – усмехнулся Кармал. – Значит, по-твоему, им в голову не может закрасться мысль, что Хайна сократит им путь к Тайному знанию? Ну хорошо, если ты за них ручаешься, остаются только Малих и его приятель, стянувший Красный айкас…

– Но они ничего не знают о Хайне!

– Зато они знают о существовании могучей силы, которая сорвала их планы, лишила магического Дара и едва не прикончила самих. Вряд ли они приписывают эти подвиги лорду Региусу, поскольку своими глазами видели его агонию. Еще сомнительнее, что они винят в своих бедах недоучку Валента или лорда Хедрига, чье магическое искусство ограничивается домоводством. Остальные же маги в это время весело пировали среди кущ Зачарованной рощи. Так что заговорщики догадаются поискать неведомого могущественного врага среди обитателей дворца. Как ты думаешь, ведьмочка моя ненаглядная, сколько продлятся их поиски после того, как до них дойдут слухи о странной сгорнийской девочке, которая почему-то пользуется покровительством владыки нагорнов?

По законам нагорнов участие в заговоре с целью государственного переворота, равно как и покушение на жизнь государя, каралось смертью, медленной и мучительной. Малих с полным основанием мог считать себя счастливчиком: владыка не только сохранил ему жизнь, но даже избавил от ужасов городской темницы. Если не обращать внимания на гвардейцев, что несут караул за дверью и под зарешеченными окнами роскошных покоев, можно вообразить себя почетным гостем, остановившимся во дворце по приглашению радушного хозяина. Еда и напитки изысканностью превосходят самые сладостные фантазии, мягкость и удобство ложа наводят на мысли о нерукотворном чуде, а развлекает дорогого гостя не кто иной, как сам венценосный Кармал. Двух-трех дней не проходит, чтобы владыка не удостоил своим визитом. Неслыханная честь, как уверяют слуги, хорошо знакомые с дворцовыми порядками. Малих должен чувствовать себя польщенным.

Но не чувствует. Неизреченная милость Кармала необъяснима, а потому настораживает и вызывает тревогу. Есть такое сгорнийское выражение: затейливый, как мысль нагорна, но только теперь Малих сумел оценить, насколько же прихотлив ум уроженцев Плоскогорья. Долгие часы одиночества плененный маг развлекался, пытаясь поставить себя на место владыки и придумывая причину благосклонного отношения к пособнику покушения на собственную жизнь, но безуспешно. Даже если предположить, что Кармал ищет смерти, у него нет оснований симпатизировать Малиху – ведь покушение-то не удалось! Да и с чего бы молодому здоровому монарху-нагорну, обладателю несметных богатств и неограниченной власти, желать себе смерти? Ведь нагорнам неведомо томление духа, одержимого стремлением раздвинуть границы возможного; их мечты, даже самые дерзкие, в конечном счете сводятся к обладанию теми или иными земными благами.

До недавнего времени ограниченность и всепобеждающий прагматизм этого народа вызывали у Малиха лишь снисходительную жалость. Каким же пустым должен быть внутренний мир людей, сосредоточивших все телесные и душевные силы на обретении богатства и превосходства над себе подобными! И ведь они знают, что даже самые удачливые, самые благополучные из нагорнов рано или поздно умрут и смерть превратит в ничто любые их достижения. Для мертвого тела нет разницы, хорошо ли холили и нежили его при жизни. Для отлетевшей души не имеет значения, сколько завистников и почитателей осталось за гробом. Нагорны не отличаются глупостью, а значит, не могут не понимать очевидных вещей. Понимают и продолжают растрачивать жизнь впустую? Выходит, иначе не умеют. Ну как их, убогих, не пожалеть?

Мог ли Малих предположить, что придет день, когда он будет им завидовать? Нелепость! Никогда парящий в заоблачных высях оакс не позавидует курице, не способной взлететь выше забора.

Никогда? А если ему отказали крылья? Оаксы не умеют ходить. Расстояние в несколько пядей, отделяющее их гнездо от бездны за краем скалы, они преодолевают бочком, двигаясь неуклюжими мелкими рывками. Их редко привлекает дичь, бегающая по земле, – ведь в охотничьем азарте можно не рассчитать последний рывок, промахнуться и врезаться в земную твердь. Даже если священная птица переживет столкновение, ей уже не подняться в воздух без обрыва под боком. Лишь в падении с высоты в дюжину саженей оакс может развернуть свои могучие крылья.