Ирина Баздырева - Увидеть Мензоберранзан и умереть

Со служанкой леди Айвен, Маргарет, тоже, боле менее, все ясно. Если она неотлучно находилась при своей госпоже то, естественно стала свидетельницей посещения Балахона покоев Айвен. Маргарет он «попробовал» первой. Что ж удивляться, если прикосновение этой заплесневелой твари ввели, впечатлительную девушку в шок, а после ввергли в нервную горячку.

Оконная створка, дребезжа от Никиных яростных усилий, слюдяными ромбовидными вставками в свинцовом переплете, наконец поддалась и пошла вверх. В душную комнату ворвался холодный ветер.

Отец Фарф, видимо, тоже имел удовольствие лицезреть проклятие рода Репрок во плоти, но сумел отмахаться от него своими молитвами и сразу же помчался в обитель к матери Петре. С ведома барона или без, уже не важно, потому что судя по словам барона, бегство священника стало неожиданностью и для него.

Что касается цветущей Христины, то она видимо удачно избегла ночных дежурств и встречи с Балахоном. Тогда с кем же все это время оставалась больная по ночам? Кто дежурил у ее постели? Не оставляли же больную одну? Но Христина, что-то знает или догадывается, то-то она обрадовалась ей, монашке. Ника опустила створку окна, захлопнула ставень и поворошив угли в камине, устроилась в кресле.

А ведь этот урод так и не нашел ее, Нику. Но Айвен он видит хорошо, при том, что она как и Ника была недвижима. Единственное что отличало обеих, это то, что Айвен, находясь в бесчувственном состоянии ни о чем не думает и наверное, даже, не видит сны. А вот присутствие Ники, он заметил после того, как она нехорошо о нем подумала. Похоже Балахон реагирует на четкие мысли и сильные чувства, например такие, как страх Маргарет, неистовую силу молитвы отца Фарфа.

Ника до самого утра, промаялась над вопросами которые задал ей замок Репрок, а когда ее осторожно тронули за плечо, она взвилась в кресле так, что не на шутку перепугала Христину. Та прижав руку к полной груди, круглыми темными глазами смотрела, на дико озирающуюся по сторонам, заспанную монахиню.

— Ох, будьте великодушны, и простите меня, сестра, что пришлось разбудить вас после бессонной ночи. Но то не моя воля. Отец Фарф дожидается внизу, потому как баронесса пожелала посмотреть на вас. А я вам поесть принесла. Вот, — она поставила на стол кружку теплого молока накрытую ломтем свежеиспеченного хлеба, — покушайте. Отец Фарф подождет.

Ника выбралась из кресла, подошла к столу и под укоризненным взглядом Христины, стоя, принялась за еду.

— Не представляю, как вы выдерживаете бессонные ночи, не смыкая глаз, — прожевав хлеб и запив его молоком, проговорила Ника. — Мне и одна-то ночь далась тяжело.

— Это потому что вы усердно исполняли свои обязанности, — поджав губы ответила Христина и с осуждением добавила. — Не то, что некоторые на чью лень не найдешь никакой управы.

— А разве не вы прислуживаете теперь леди Айвен?

— Ах, что вы, нет. Я ведь состою у ее светлости, баронессы, а к леди Айвен забегаю от случая к случаю, потому как, после бедняжки Маргарет, приставили к молодой госпоже в прислужницы непутевую девку.

— Так вы, стало быть, не дежурили у постели леди Айвен по ночам?

— Как же, разочек или два пришлось бодрствовать ночным часом у ее одра, но… ох… Если, по чести, сестра, то я так накручусь за день, что нет уже никакой мочи провести ночь без сна. Вот и валюсь в кресло и сплю как убитая. Бывало сама просыпаюсь от своего собственного храпа, но как бы то ни было сплю я чутко.

Свои сомнения на этот счет, Ника оставила при себе.

— Благодарю за завтрак, Христина, — Ника поставила кружку на стол. — Пойду я, а то отец Фарф совсем потеряет терпение и мне достанется.

Она стряхнула крошки с рясы, поправила на голове покрывало, пошла к двери и как вкопанная остановилась у сундука.

Сухие пучки трав уже не издавали пряный аромат, от них теперь шел гнилой дух плесени. Сами травы почернели и покрылись черной слизью, а их засохшие ягоды и цветы оказались покрыты седым налетом пышной плесени. Эта мразь успела подгадить и здесь.

Ника вытащила свою сумку и принялась деловито рыться в ней, а как только Христина вышла, извлекла из нее стилет, быстро сунув его за отворот башмака. Потом, подобрав у камина две длинные щепки и действуя ими на подобие китайских палочек, смела то, что осталось от сушеных трав в холщовый лоскут и бросила все это в огонь.

Отец Фарф встретил ее внизу винтовой лестницы, ворчливо выговорив за опоздание. Мол, негоже заставлять госпожу ждать себя, ей это может сильно прийтись не по нраву. На что Ника, спрятав руки в широких рукавах рясы, с поклоном попросила прощения. Старик тут же отошел, поворчал для порядка еще немного и повел ее в холл.

Пиршественный зал замка Репрок с уходящим ввысь, потолком, был огромен. Свет факелов не мог разогнать царившую там тьму. В таких вот залах хозяева замков устраивали грандиозные пиршества с выступлениями бродячих акробатов и жонглеров, а в дни осады в нем укрывались жители деревни, сидя вповалку на каменных плитах пола. Здесь, коротая долгие зимние вечера, собирались все домочадцы и тогда у жарко горящего камина рассказывались многочисленные истории, легенды, сказки.

Однако в этот утренний час зала была пустой и огромной, лишь две борзые ходили по ней, разрывая свежую солому, ища под ней остатки вчерашнего ужина, да у камина что тянулся во всю стену и своими размерами не уступал хорошей комнате, сидели два человека. Вот к ним-то и направлялся через всю залу, отец Фарф.

Следуя за ним попятам, Ника украдкой разглядывала выступавший, огромный каминный колпак, с выбитым на нем гербом баронов Репрок: могучиий дуб на щите, под корнями которого покоился меч. Пышную крону дуба венчала корона, знак того, что в жилах владельца герба, течет благородная кровь древних королей.

Зал освещали, глубоко сидящие в толще стен окна, что шли в ряд почти под самым потолком. Под ними тянулась галерея с резными каменными арками и широкими перилами. По обе сторонам камина, на галерею выходили две двери, идущие из внутренних покоев. От входа в зал на нее вели две лестницы, начинающиеся с двух сторон, сразу же от высоких парадных дверей, стоило лишь вошедшему повернуть вправо или влево.

Под галереей у стен тянулись лавки, а темноту под ними рассеивали, укрепленные в железных кольцах, горящие факелы. И если одну стену под галереей украшал иссеченный помятый щит с коронованным дубом и перекрещенными под ним секирой с иззубренным мечом, то на противоположной стене красовался охотничий трофей — оленья голова с роскошными ветвистыми рогами, висевший под нею колчан и охотничий рог, инкрустированный потемневшим серебром.

Конечно же, Ника не позволяла себе глазеть по сторонам, словно была на экскурсии. В монастыре ее отучили от столь откровенного проявления любопытства, так как подобное поведение считалось вульгарным и неприличным. И она исподволь изучала все это суровое великолепие, сочетающее в себе оборонительное назначение и, вместе с тем, призванное служить уютным и надежным жильем.