Ирина Баздырева - Увидеть Мензоберранзан и умереть

— Нет. Он никогда о нем не слышал, но обещал порыться в старых свитках и книгах. Потом меня призвал к себе герцог и мы вели с ним странный разговор.

— О чем вы говорили?

— Он сказал, что ему понравилось мое пение, но если судить честно, то Джеромо искуснее.

Харальд пренебрежительно фыркнул, а Борг заявил, что герцог, должно быть, туг на ухо.

— А потом, он начал говорить, что-то о мечте и что он умрет, так и не увидев ее воплощенной.

— Этот человек одержим? — покачал головой на подушке Дорган — Так кому он решил отдать Венок?

— Завтра мы состязаемся с Джеромо, но если они потребуют…

— Уже нет… — перебил ее Дорган. — Не потребуют. Ступай отдыхать. Завтра ты должна быть готова к решающему состязанию.

— Доброй вам ночи, — попрощалась с мужчинами Ника.

Но прежде чем уйти в свою комнату, спустилась вниз. Ей повезло — хозяин гостиницы, достойный Доман, еще не ложился. Выслушав просьбу Ники, он с готовностью отозвался на нее, заявив правда что пергамент нынче дорог, но вот восковую табличку со стилом с удовольствием одолжит. Нику это, вполне, устраивало.

Ивэ спала, отвернувшись к стене и Ника пристроившись на краешке стола, придвинув поближе ночную свечу, быстро набросала на дощечке ноты и слова песни, которую решила исполнить завтра. Перечитав написанное и убедившись, что вроде, ничего не пропущено, она тихонько раздевшись и заплетя волосы в косу, скользнула в постель. До того, мерно дышавшая во сне Ивэ, вдруг повернулась на спину.

— Почему ты так поступаешь с Дорганом? — спросила она, глядя в потолок.

— Как? — вздрогнула Ника, уже устроившись под одеялом.

— Ты пользуешься им. Можешь обманывать его, он мужчина, но не меня. Ты только позволяешь ему любить себя. А сама… Я не удивлюсь, если окажется, что тебя от его прикосновений бросает в дрожь отвращения, но ты терпишь, потому что сейчас он тебе необходим, как и мы. Скажи, что я не права? Я знаю, как только ты добьешься с нашей помощью своего, ты тут же бросишь его. В твоем сердце нет любви к нему. Благодарности и дружбы — сколько угодно, но не любви. Ты легко забудешь его, а он тебя никогда. Но тебе ведь нет дела, что ты разобьешь его сердце — жестко выговаривала Ивэ — Пощади его. Уйди сейчас, пока он не прирос к тебе насмерть. Уйди. Ты справишься без нас.

Ника молчала до тех пор, пока не затих отзвук слов Ивэ. На столике догорала свеча.

— Может ты и права — вздохнула Ника — Но я ни в чем не виновата перед Дорганом. Я не вымаливала его любовь и ничего не обещала ему. Я — его собственный выбор. И он знает о том, что я покину его и потому перестань относиться к нему, как к несмышленому юнцу, которого необходимо опекать. Чего ты бесишься? Ведь недавно, ты сама правильно заметила, что мы сами должны разбираться друг с другом, без посторонних. И я не уйду сейчас, потому что нуждаюсь в нем. А у него будет достаточно времени разглядеть, что я дрянь и стерва. Тогда наше расставание окажется для него безболезненным.

— Он этого никогда не увидит.

На следующий день, Ника проснулась к обеду и сразу же начала собираться. Ивэ не было, а на столе ее уже дожидался завтрак: холодное мясо, сыр, подогретое вино и ржаные лепешки с яблоками. Одеваться ей, молча помогала, появившаяся Ивэ. А вскоре за ними явился Лео. Ника бросилась к столу вдруг вспомнив, что не видела не нем восковой дощечки со своими ночными записями.

— Ивэ, ты верно, куда-то переложила дощечку?

— Какую еще дощечку? — удивилась Ивэ.

Разбираться времени не было и Ника махнула рукой, решив, что ее прибрал слуга, приносивший завтрак. Ладно, по дороге повторит песню по памяти, только вот перед почтенным Дома не удобно, но и это было поправимо. Она просто возместит ему стоимость потери.

Как и вчера, к герцогу ее сопровождали Ивэ, Борг и Харальд. К воротам дворца они подъехали, когда часы на городской ратуше отбивали назначенное время. Лео провел их в залу, где оказалось еще больше народа, чем накануне.

Джеромо был уже здесь, окруженный своими поклонниками, а, как только появилась Ника за ней сразу же собрались ее приверженцы. Для Ники оказалось приятным сюрпризом, когда среди них она заметила несколько менестрелей. Из доносившихся до нее выкриков, летящих из одного лагеря в другой, стало понятно, что вчера вечером между ними случилась потасовка. Перепалка, между сторонниками Джеромо и ее, продолжалась до тех пор, пока двери не распахнулась и в залу не вошел герцог, поддерживаемый под руку своим верным мажордомом. Облаченный в бордовые бархатные одежды, с золотым обручем на длинных седых волосах, он с величественной осанкой, взошел на свой трон, медленно опустившись на него. Мажордом своими темными одеждами, оттенял роскошь его наряда и казался всего лишь его тенью. Публика почтительно молчала и в тишине зала, раздались слова герцога:

— Все вы являлись вчера свидетелями того, что Джеромо Прекрасноголосый встретил, наконец, достойного соперника, мистрис Нику. Джеромо, как всегда усладил нас своим блестящим, безупречным пением, а мистрис Ника покорила огнем и жизнью, вложив в пение все свои чувства и сердечность. Однако достопочтенный Джеромо продолжает настаивать на том, что мистрис Нике помогала магия темного эльфа — он покачал головой — И, хотя, мы можем поручиться, что вчера магии здесь не было и в помине, все же хотели бы, прекратить всякие домысли и разговоры на сей счет. Я вижу выход только в одном: Джеромо Прекрасноголосый и мистрис Ника должны спеть еще раз.

Ника быстро взглянула на Джеромо и ей очень не понравилась его довольная улыбка с которой он встретил ее взгляд.

— Прошу вас, — герцог поднял руку, приглашая состязающихся. — Кто из вас желает петь первым?

— Я уступаю первенство даме, — галантно поклонился ей Джеромо, а Нике все меньше нравились его многозначительные усмешки. Она чувствовала, что за ними скрывался, какой-то подвох.

Она вышла вперед и пробежавшись по струнам лютни, осторожно начала петь, пробуя свое залеченное горло. Она не тревожилась о том, что могла бы не спеть эту, довольно сложную, арию, просто не нужно брать слишком высоко.

И тут Ника с удивлением услышала, что ей кто-то подыгрывает, причем подыгрывает не перевирая ни одной ноты. Повернувшись, она увидела, стоящего рядом с ней Джеромо, наигрывавшего на своей лютне с такой уверенностью, будто это он должен был сейчас выступать с этой песней. И Джеромо, наблюдая ее тихую панику, вскинув в наигранном удивлении брови, действительно начал петь. Ника спохватилась, оказывается она чуть не пропустила начало куплета.