Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф

Я поспешно сбежал вниз, отец Дитрих остановился перед первой ступенькой, лицо скорбное, озабоченное, в глазах глубокое сочувствие. Я опустил голову, он благословил, голос прозвучал при всей привычной сухости очень участливо:

– Слышал о твоей беде, сын мой. Очень хорошо поступаешь, оставив мирские дела и совершая богоугодное, ибо почтение к родителям доказывается не учтивыми словами.

– Спасибо, святой отец, – сказал я. – И спасибо за постоянную поддержку, отец Дитрих!

Он всмотрелся в меня.

– Ты встревожен еще чем-то, сын мой?

– Нет-нет, отец Дитрих!

– В твоем лице тревога и… как будто стыд, что тебе не очень-то свойственно. Что-то случилось еще?

Я покачал головой.

– Ничего особенного. Просто вижу, не взлетать мне к высокому и чистому! Задница тяжеловата. Вчера общался с трепетной и прекрасной девушкой, мечтающей меня любить, сегодня согнал влезшую на мое ложе первую красавицу королевства, даже не коснувшись ее… успел даже погордиться своей целомудренностью, как у Юсуфа Прекрасного…

– Иосифа, – машинально поправил отец Дитрих.

– Да-да, простите, святой отец, не то издание Священного Писания попалось под руку. Походил перед зеркалом гоголем, а потом походя и совершенно бездумно согрешил с прачкой, аки скот какой, даже имени не спросил. И совсем раскаяния не чувствую даже сейчас, хотя умом понимаю – нехорошо. Вроде бы. В чем-то.

Он вздохнул, я видел на его лице непонятную мне борьбу, наконец сказал негромко, стараясь, чтобы не слышали даже рыскающие по двору слуги и замершие у входа стражи:

– Сэр Ричард, с вами могу говорить абсолютно честно. Мы оба на высоких ступенях понимания сути веры в Христа, потому могу открыть ужасную и омерзительную истину… Хотя, возможно, для вас это не такая уж и истина.

Я сказал опасливо:

– Может, не надо? Дураком жить спокойнее.

Он вздохнул.

– Но кто-то должен вести это стадо к Царству Божьему? Я имею в виду дураков, хотя мы их обычно именуем самими чистыми и праведными овцами стада Христова. А истина, сын мой, такова, что все мы сотворены из праха земного, а это не самый чистый материал, увы. К тому же наша праматерь Ева не удержалась и согрешила с проклятым змеем, а теперь семя этой рептилии в каждом из нас, что еще горше. Потому, если не испытываешь, сын мой, желания преступить хоть одну из десяти заповедей, значит, с тобой что-то не так. Заповеди возникли не для красоты и любования, это та же дыба, на которой растягиваем еретика в себе, принуждая его жить иначе.

Бобик в нетерпении нарезал круги вокруг нас, наконец ринулся в конюшню и надолго пропал в темном зеве входа. Конюхи шарахнулись в стороны, я крикнул, чтобы оседлали и вывели Зайчика.

Отец Дитрих поднял голову, всматриваясь на небо. С востока надвигаются тучи, обещая дождь.

Я спросил обреченно:

– А мы… все еретики?

Он взглянул на меня с сочувствием.

– Нет, есть и абсолютно чистые души. Однако они исключение. Большинство же таких, как мы.

– А чистые?

Он вздохнул тяжелее.

– Христос как-то обронил, что ему раскаявшаяся блудница ближе, чем сотня девственниц. Я, можно сказать, сам из раскаявшихся блудниц. Подозреваю, что и ты, сын мой, несмотря на молодость, уже успел натворить дел, которых стыдишься, потому с таким пылом… да.

Я взмолился:

– Отец Дитрих! Только не говорите, что и вы эта… блудница в прошлом!.. Я просто не поверю. Я просто не хочу такое слышать.

– Вам, сэр Ричард, – сказал он, – можно знать жестокую правду. Все люди такие, как мы. Разница только в том, что одни безропотно идут к Сатане, к нему дорога широкая и укатанная, всегда под приятный уклон, всегда есть попутчики, а вот дорога к Богу вверх по крутой горной дороге, извилистой и тернистой!.. И, самое худшее, почти всегда человек идет один. Но у любого из нас есть выбор, потому хоть у всех в душах много тьмы от первородного змея, но одни не спорят с тьмой, другие же… хотя мне кажется, я повторяюсь.

– Ничего, – пробормотал я, – если такое даже в мою голову приходится вбивать повторениями, то что с другими?

Он грустно улыбнулся.

– Разве детям все тайны открываем?.. Так что, сэр Ричард, вполне естественно наше стремление к греху. Но одно дело стремиться, другое – делать. Для того и существуют заповеди, чтобы знать разницу между «можно» и «нельзя», следить за собой и вовремя себя останавливать.

Конюхи вывели Зайчика, он красиво выгибал шею, привычно поднимая обоих в воздух и гордясь силой. Бобик снова нарезал круги, распугивая народ, подпрыгивая на всех четырех, сытый и довольный жизнью, а теперь еще и ликующий, что снова отправимся вместе.

– Что такое заповеди? – сказал отец Дитрих. – Когда человек один, а вокруг только звери, заповеди не нужны. Заповеди – это нормы для совместного проживания людей среди людей. Вечные нормы! Например, все должны подчиняться заповеди: «Не убий». И все подчиняются, иначе общество распадется. А если кто-то решит нарушить и тем самым приобрести преимущество над остальными, для таких сами люди придумали свод законов, как наказывать того, кто убил из ревности, как того, кто убил ради ограбления, как покарать убившего ради власти…

Я подумал, кивнул.

– Отец Дитрих, вы очень хорошо объяснили разницу между заповедями и законом. И, что удивительно, не стали ссылаться, что заповеди дал Господь, а законы принимаем сами.

Он усмехнулся уголками губ и сказал смиренно:

– Законы люди принимают на основе заповедей.

– Потому, – сказал я горько, – что заповеди работают не для всех. Паршивая овца все стадо портит. Из-за нее, проклятой, и пишутся законы, уголовные и гражданские…

– Увы, сын мой. Без этих паршивых достаточно было бы одних заповедей.

Я вставил ногу в стремя, отец Дитрих перекрестил меня и отступил на шаг.

– С Богом, сын мой!

– Спасибо, отец Дитрих. Мне его помощь еще как понадобится.

Бобик ошалел от счастья, мы все трое снова в пути и снова вместе: в неистовом темпе ловил гусей, давил оленей и кабанов, вытаскивал из ручьев и речек брыкающуюся рыбу и заискивающе совал мне в руки, виляя задом и показывая всем видом, как он счастлив и благодарен. Зайчик держится солидно, у коней больше благородной сдержанности, но вижу, как рад возможности мчаться по прямой, игнорируя дороги.

Дороги нужны слабым, сильные не ищут легких путей, а в реках им не нужен брод. Под копытами то шелестит трава, то стучат камни, иногда плещет вода, взор то закрывает стена деревьев, то открывается простор во все стороны.

Самая короткая дорога – по вершинам гор, но для этого надо иметь длинные ноги. Мы неслись напрямик по холмам, в то время как тонкие нити дорог пугливо огибают их длинными петлями, я зримо вижу, как втрое-вчетверо удлиняется путь любого странствующего, но в этом мире не спешат, считают столетиями, и вот те полузасыпанные землей глыбы допотопных строений, с пустившими корнями деревьями на вершинках, еще не так стары, потому что есть намного древнее..