Евгений Стерх - Бард

Сам же Джоурба, после своего похода на запад сделавшийся весьма уважаемым воином среди орков, долгое время не находил себе занятия. Заботиться о хлебе насущном ему не приходилось – племя и так приносило ему лучшие куски, воевать орки ни с кем не воевали. Джоурба взял себе вторую жену, какое-то время наслаждался ее прелестями, но затем жена родила, из юной неопытной девушки превратилась в зрелую бабенку, хозяйку в доме. Они начали по временам скандалить с первой женой орка, соперничать за внимание Джоурбы, так что капитану это надоело. Он построил себе хижину в лесу, вдалеке от стойбища, и перебрался туда жить, возвращаясь в племя лишь время от времени для решения важных вопросов. Он начал было пить хмельные напитки орков из забродившего волчьего молока, но и это занятие ему быстро надоело. И тогда Джоурба решил усовершенствовать хмельное зелье.

Он долгое время всячески экспериментировал с различными видами молока, вызывал процесс брожения разными способами и в разных условиях. Затем по какому-то наитию Джоурба попытался подогревать хмельное зелье. Когда спустя много лет мы с ним встретились, орк взахлеб рассказывал мне об истории своего озарения, о том, что это был не иначе как знак свыше, вмешательство Богов и прочее в таком же духе. Еще некоторое время он проводил различные опыты, мастерил какие-то приспособления, замордовал все свое племя, требуя все больше и больше волчьего молока. Венцом всей этой его работы стало довольно неказистое с виду приспособление, которое капитан мне и демонстрировал.

Приспособление это представляло собой несколько горшков, вставленных друг в друга. Ниже всех находился медный котел, который на треноге устанавливался на огонь. В этот котел заливалось уже перебродившее, хмельное молоко, а сверху на котел устанавливался глиняный горшок с дырочками в днище, расположенными таким образом, что в самом центре этого днища оставалось целое блюдце, в которое была вставлена деревянная трубка, вроде изогнутой свирели, выходившая из странного приспособления наружу. Сверху на горшок с дырками Джоурба установил еще один глиняный горшок, который наполнял очень холодной ключевой водой, а под деревянную трубку он подставлял четвертый горшок для сбора готовой продукции.

Когда хмельное молоко начинало нагреваться, пары самой хмельной влаги первыми отделялись от него и взлетали вверх, просачиваясь сквозь дырочки в днище глиняного горшка и оседая каплями на днище верхнего горшка с холодной водой. Потом по этому полукруглому днищу они стекали к центру горшка, где собирались тяжелыми каплями и падали в то самое блюдце, что находилось в горшке с дырками. Из этого блюдца по изогнутой деревянной трубке капли хмельного концентрата вытекали наружу и собирались в заранее подставленном сосуде. Готовая продукция получалась буквально огненной на вкус и невероятно хмельной – куда более хмельной, чем любое известное мне прежде вино.

Джоурба, обрадовавшись моему приезду, с увлечением рассказывая о своих научных экспериментах, решил угостить меня плодами своего труда. Я выпил с полстакана этой огненной жидкости и почувствовал, как у меня горят все внутренности – от глотки до самого желудка. Я поскорее запил водой этот отвратительного вкуса напиток, а уже через минуту чувствовал себя так, будто выпил целый бурдюк вина. Голова моя кружилась, ноги подкашивались, в глазах двоилось. Орк радостно хохотал: «Ну, как тебе моя огненная вода?!»

Благодаря своей огненной воде Джоурба приобрел еще и славу великого шамана вдобавок к славе великого воина и заработал целое богатство – попробовавшие раз огненную воду орки готовы были отдать все свое добро, чтобы попробовать ее еще. К концу жизни Джоурба очень сожалел о том, что нашел способ изготавливать огненную воду, но было уже поздно – орки пристрастились к ней.

– А что же случилось с ведьмой? – спросил я, когда бард умолк. – Вы ведь к ней отправились после битвы?

– А! Что может случиться с этой старой каргой? – скривился бард. – Живет себе в своем лесу, нянчит правнуков и посылает подальше сборщиков податей, когда они к ней приходят. После того как Аштон отдал эльфам отроги Северных гор, владения Шебы оказались как раз на границе эльфийских земель и земель бароната. Теперь, если к ней приходят сборщики податей из бароната, она говорит им, что платит кланам Тени, а когда приходят за податями эльфы, она говорит, что платит баронату. Какой-то агент тайной полиции однажды явился к ней, разнюхав ее хитрость, и пригрозил неприятностями. Шеба надавала ему палкой по голове и сказала: «Если Аштону нужны мои деньги, пускай придет и возьмет их сам!» Ее долго потом не беспокоили – до самой смерти Аштона.

Тогда, после битвы, мы действительно отправились в хижину Шебы. Вместо недели или двух я провел там почти четыре месяца. Когда я покидал Шебу, обещая вернуться при первой возможности, она уже носила во чреве плод нашей любви, но я об этом не знал. Шеба меня не удерживала. Я ушел, чтобы вернуться в академию и написать отчет о своей экспедиции. Впрочем, отчет этот был уже никому не нужен.

Когда я вернулся в академию, стояла уже глубокая осень, а слухи о нашей битве достигли Абадиллы еще в конце лета. Да, многие смотрели на меня как на настоящего героя, но многие, кто тайно, а кто и открыто, называли выскочкой, безумным авантюристом и еще как-то. Когда я вошел в свою каморку на чердаке, осмотрелся в ней, то не почувствовал ничего похожего на то, что испытывал раньше. Она уже не была моим домом, моим обиталищем. Она стала чужой и какой-то ужасно маленькой, тесной, неудобной. Три дня я провел в этой каморке, отсыпаясь после своих странствий и ожидая, что меня вызовет к себе Тибо, а то и магистрат потребует на свое заседание. Но меня никто не беспокоил. Словно бы меня и не было в академии, словно бы я все еще где-то странствовал.

На третий день, проснувшись, я долго лежал в постели без сна, размышляя о том, что же мне делать дальше. Я вспоминал своих погибших товарищей, жизнерадостного Фархи и мудрую Лореанну, ночи, проведенные с Шебой, наполненные любовью и страстью. Затем я встал, оделся и направился к Тибо.

Магистр прятал от меня глаза, уж не знаю почему. Возможно, оттого, что с самого начала не рассказал мне о своей догадке относительно некроманта, а может, еще по какой причине. Я спросил его, есть ли у магистрата ко мне какие-то претензии, вопросы, возможно, какие-то задания. Тибо, опустив глаза, ответил, что магистрат ко мне претензий не имеет. Тогда я уведомил магистра, что с этого момента прекращаю обучение в академии бардов и согласно уставу гильдии отправляюсь в странствия, как подобает всякому барду. Тибо, по-моему, вздохнув с облегчением, ответил, что я волен выбирать свою судьбу сам, как надлежит это делать барду.