Виктор Шибанов - Черная троица

– Я готов, ваше сиятельство, – нарочито грубым голосом проговорила Клаудия.

Капитан Торн, услышав голос девушки, удивленно поднял голову. Однако, ничего не сказав, с некоторым недоумением сначала почесал затылок, потом внимательно заглянул в свою кружку и решительно ее отодвинул.

– Эй, принесите-ка Овиля! – громко крикнул граф. – Он наверху. Это мой слуга, – объяснил он Умберто и Клаудии. – Должен признаться, что вояка из него не слишком хороший, зато готовит он отменно. Я хотел взять его с собой, но вот незадача – услышав о походе, он заболел, да так, что не может встать. Посмотри, юноша – быть может, тебе удастся его исцелить.

– А скажи-ка, лекарь, – вдруг спросил Торн, – перед воротами с тобой, кажется, была твоя дочь. И сражалась она отменно, и раненых потом врачевала умело.

– Я… Она… Она среди достойных людей и в полной безопасности. – Умберто отвел глаза. – Я уверен, что ей ничего не угрожает.

Капитан собирался еще что-то спросить, но не успел. Двое слуг, отдуваясь, внесли в залу на одеяле Овиля. Это оказался довольно молодой парень, лет двадцати, не больше. Однако он был довольно толст и, вероятно, обычно розовощек и весел – но сейчас лицо его было изжелта-бледным и осунувшимся. Овиль непрерывно стонал, держась за живот обеими руками.

– Здравствуйте, ваше сиятельство, – чуть слышно прошептал он. – Я уж боялся, и не увижу вас перед… – не договорив, Овиль начал всхлипывать.

– Что у тебя болит? – Клаудия подошла к скамейке, на которую слуги уложили одеяло с Овилем.

Присев рядом, она взяла его руку и стала считать пульс. Умберто с настороженностью заметил странный взгляд, который бросил на его дочь граф.

– Все болит, – обреченно выдохнул Овиль. – Видно, пришел мой смертный час. Не иначе мертвецы эти какой-то мор в город принесли… Ноги как ватные, не чую их совсем, в животе рези, перед глазами все плывет… И сердце кровью обливается, что не смогу со своим хозяином в поход этот далекий пойти… – Он снова всхлипнул.

Клаудия обеими руками надавила сначала на нижние веки больного, потом подняла верхние, рассматривая белки глаз. Потом вдруг неожиданно сильно надавила на живот. Овиль закашлялся и вскочил.

– Ты что? Совсем меня в могилу свести хочешь?

– Не волнуйтесь, ваше сиятельство, – не обращая внимания на возмущение слуги, который, спохватившись, вновь поспешил улечься на скамью, обратилась к графу девушка. – У него обычная медвежья болезнь. Думаю, тут больше не моя помощь потребуется, а капитана. Вон у него какая рука тяжелая. Так что я советую отвесить этому бездельнику десяток подзатыльников… Ну а это он пусть все-таки выпьет.

Быстро достав из-за пазухи небольшую флягу, она открыла ее и влила растерявшемуся от неожиданности Овилю несколько глотков. Тот под хохот воинов закашлялся, но быстро пришел в себя. Бледность его прошла, а на щеках выступил румянец.

– Нет, ваше сиятельство, – решительно сказал слуга. – Точно вам говорю, лихорадка это была. Либо сглазил кто… А еще глоточек можно? – Он потянулся к фляжке, но получил звучный шлепок по руке.

– Хватит с тебя! А то волос повылазит – будешь лысым, как коленка, – пригрозила Клаудия и, увидев испуганное лицо Овиля, звонко рассмеялась, но тут же зажала себе рот.

– Ну что же. – Граф вновь внимательно посмотрел сначала на девушку, которая поспешила поглубже укрыться под капюшоном, а потом на Умберто. – Испытание ты прошел. А ну-ка, приготовь нам еще мяса! – приказал он Овилю.

– Сейчас, ваше сиятельство, – с готовностью отозвался слуга. – Этим неумехам только лошадям солому подавать. – Он пренебрежительно махнул головой в сторону кухни. – Я мигом!

Поваром Овиль действительно оказался отменным. Не прошло и получаса, как с кухни потянулась вереница слуг с блюдами, на которых дымилось жаркое, и кувшинами с вином. Однако Умберто заметил, что граф старался не пить хмельного, да и капитан почти перестал прикладываться к своей кружке. Но больше всего настораживали лекаря взгляды, которые Мартин и Торн изредка бросали на его дочь.

– Какой занятный кинжал у вас, граф, – чтобы как-то отвлечь их внимание, спросил Умберто, указывая на резную рукоять.

Граф неожиданно смутился. Действительно, длинное узкое лезвие, ручка которого заканчивалась искусно вырезанным черепом, выглядело довольно зловеще.

– Это не мой… Вернее… – Граф вытер лезвие о салфетку и убрал его в ножны на поясе. – У моего отца была большая коллекция оружия, которую он собирал много лет. Ему часто приходилось участвовать в битвах с некромансерами, коих много тогда было в северных и восточных уездах нашего королевства. Я изредка стараюсь ее пополнять… Хотя, конечно, это обычное оружие… Но в нем есть какое-то изящество…

– И Сила, – чуть слышно прошептала Клаудия, которая сидела справа от Умберто. – Темная Сила… Я ее чувствую…

Наконец многочисленные тарелки и кружки опустели. Почти все бойцы, не выдержав сражения со столь обильной трапезой и возлияниями, храпели, положив головы на руки прямо за столами. Даже Джосси уютно устроился в углу залы и дремал, нежно прижимая к груди свою лютню. Бодрствовали лишь Мартин, Торн, Умберто и Клаудия.

– Мы будем выступать рано утром, – наклонился к Умберто граф. – Смотри не проспи… Да и ее растолкать не забудь, – кивнул он в сторону девушки.

– Скорее, она меня растолкает, – усмехнулся Умберто и, спохватившись, умолк.

– Скажи мне, лекарь, только честно! Ведь этот Клаудиус – на самом деле твоя дочь?

Смущенный, хотя и ожидавший подобного вопроса, Умберто не стал отрицать и тихо ответил:

– Простите меня, ваше сиятельство, за ложь! Понимаете, девка моя несносная вместе со мной рвется – удержу нету! Вот уговорила меня на старости лет опозорить обманом…

– Да ладно, чего уж там, – махнул рукой граф. – Мне Торн рассказал, как вы позавчера со своей дочкой не только лечили, но и храбро сражались против нечисти. А мне такие бойцы вовсе не помешают. Вот что, лекарь, уговор – я все-таки разрешаю тебе отправиться с нами, но ты мне выкладываешь все на чистоту – и зачем сам ко мне в отряд набивался, и почему дочка твоя в это неженское дело влезла, и откуда этот твой менестрель взялся.

– Да благословит вас Спаситель, – с облегчением вздохнул Умберто. Утаивать и обманывать графа ему с самого начала вовсе не хотелось. Впрочем, и рассказывать сразу обо всем, особенно о Длани, он не собирался.

– Началось все, ваша светлость, в конце того месяца, тридцатого числа. Мы с дочкой моей, Клаудией, отправились на ярмарку в Верман…

– А-а-а! – раздался пронзительный вопль из зарослей бузины. Караульные, обернувшись на крик, вскинули на изготовку копья, а из палаток показалось несколько встревоженных лиц. Кусты затрещали, и на широкую поляну, где был разбит лагерь, выскочил Овиль. Пугливо озираясь, он поспешно завязывал тесемку на сваливающихся штанах.