Тимур Рымжанов - Пророчество льда

– Вы к кому? – спросил он немного напряженно, с интонацией полноправного хозяина и общественного смотрителя, стараясь быть до конца вежливым.

– Домой, – прохрипел я и не узнал свой собственный голос.

Видимо, такая моя уверенность в ответе не оставила сомнений, и сосед придержал-таки дверь, чтобы я смог войти. Его пес на меня даже не отреагировал. Он рвался к ближайшему дереву, сильно натянув поводок.

Сегодня третий этаж был неоправданно высоко. И ступеньки казались такими крутыми и скользкими, что я добрался до своей двери с тремя остановками, то и дело вставая на четвереньки. Складывалось впечатление, что воздух из подъезда откачали именно к моему приходу, и мне совсем было нечем дышать. Чуть не сломал ключ в замке, перепутал и пытался открыть дверь похожим, но только от своего кабинета в офисе. В узкую прихожую просто ввалился и замер у стены, собираясь с силами для следующих действий. Свет включать не стал, собственное отражение в зеркале выглядело плохо и в таком сумраке.

Вещи снял прямо у порога и до ванной дошел в чем мать родила. Включил душ, задвинул стеклянную дверцу и сел на дно пластмассового корыта, прислонившись к холодному кафелю. Горячие струи барабанили по темени, гулко отдавались где-то в глубине мозга. Все тело расслаблялось, текло, словно воск. Отмывался я долго и с особым усердием. Извел половину тюбика геля и шампунь. Ошпарив себя кипятком и окатив ледяной водой, не вытираясь, накинул халат и пошел на кухню, оставляя за собой длинный, мокрый след. Часы показывали половину седьмого. Это означило, что в луже я провалялся минут двадцать, и хоть бы одна зараза пнула ногой или пульс пощупала. Даже милицию не вызвали. Ну да черт с ним, главное – жив и уже дома.

Среагировав на мое появление хитрым фотоэлементом, встроенным в проем двери, в кухне заработал приемник. Настроенный на «Наше Радио», он выдал обрывок какой-то невнятной рекламной фразы, и заиграла музыка.

До боли знакомая мелодия, но слов разобрать было не возможно. Затрещал древний как мир холодильник, который когда-то, по-моему, так и назывался, «МИР». Может, и нет. Сколько раз его перекрашивали? Никто не помнил. А табличку с названием оторвали еще до моего рождения.

Я помнил, что в морозильнике у меня припрятана довольно приличная бутылка водки. Осталась с какого-то праздника. Но прежде чем достать ее, я не поленился приготовить себе не меньше десятка совершенно изощренных бутербродов и добавил просто свежих овощей. Теперь, когда закуска была готова, тело стало приходить в норму, оживало. Аппетит просыпался совсем не детский. Я окинул взглядом блюдо со снедью, оценивая, не маловато-то ли будет, но успокоился, решив, что добавка всегда найдется.

Бутылку из холодильника извлекать пришлось с помощью отвертки, вмерзла основательно. Иней и сургучная клякса на горлышке скрипели, когда я пытался добраться до пробки. Внутри бутылки оказалась вязкая жидкость, которая на водку-то и не очень была похожа. Почти не имеющая запаха и чуть сладковатая на вкус. Широкий квадратный стакан, который я наполнил, сразу же покрылся испариной. Плещущаяся в нем жидкость цеплялась за стенки и была тягучей, как глицерин или прозрачное масло.

Мысленно поздравив себя с феерическим окончанием такого сумасшедшего дня, я влил в пересохшую глотку весь стакан и только чуть-чуть запил его томатным соком. Вкус не чувствовался абсолютно. Пил легко, как воду. Бутерброды сточились молниеносно, пришлось нарезать еще. Второй стакан я налил полнее и тоже опустошил его до дна. Дальше трапеза продолжилась в более умеренном темпе. Я все больше приходил в себя. Дыхание стало ровным, пропали судороги и головокружение, боль исчезла, словно ее никогда и не было. В тех местах, где по мне пробежались вторичные разряды небесного электричества, кожа слегка покраснела и чесалась невыносимо, а в остальном ничто не напоминало о случившемся. Подумаешь, всего-то молнией ударило. С кем не бывает. Выпей водки и все забудь! Еще через час, когда съел все, что было в холодильнике из готовых продуктов, я принялся за те, которые требовалось размораживать или серьезно готовить. А еще через час я смертельно захотел спать. Уж в этом-то я себе отказать никак не мог. Улегся на разложенный диван совершенно необъятных размеров и даже не помню, как уснул под бормотание и пестрые краски телевизора.

Снов не видел или просто не помнил их. Как в какую-то яму провалился.

Когда проснулся, то первое, что услышал, это дождь за окном. Капли стучали по железным карнизам, по стеклу. Ветер трепал тяжелую атласную штору. Было еще темно. Ядовито-зеленые цифры на часах показывали пять утра. В углу светил прищуренный красный глазок самостоятельно отключившегося телевизора. Оранжевый свет уличных фонарей подсвечивал забрызганное дождем окно, кусочек которого я видел в щель между шторами. Дверь на балкон тихонько поскрипывала. Сквозняк гулял по комнате, шелестя плохо закрепленным календарем на стене и какими-то сухими цветами в хрустальной вазе. Никак не могу вспомнить, откуда они у меня взялись.

Я натянул на себя пуховое одеяло, укутался, но сон испарился, как и последствия вчерашней одиночной пьянки. Голова была светлой, и признаков похмелья совершенно не наблюдалось. Еще бы, так обильно закусывать чудесную водку, да и выпил я совсем немного. Как же я хотел пить в тот момент. Я и сейчас бы не отказался от холодненькой минералки или горячего кофе. Но вставать было лень. Так было уютно и свежо, что отказать себе в роскоши поваляться еще часок я был не в силах. Может, еще удастся уснуть?

По улице пронеслась машина, хлюпая жесткими покрышками по мокрому асфальту. Где-то далеко, на грани слышимости, скрипнул на повороте трамвай. Это в такую-то рань. Затрещал на кухне холодильник. Сотни звуков доносились отовсюду, но их словно бы и не было. Мне казалось, что вокруг тихо. Но нет, вот упала капля из протекающего крана в гору грязной посуды, оставшуюся в раковине со вчерашнего вечера. Внизу, в подъезде, хлопнула дверь. Звуки! Их сотни вокруг, но мы перестали их различать. Наш мозг отсеивает те, которые не важны или не опасны. Нет сомнений, что то же самое происходит и со зрением, и со всеми остальными органами чувств. Как мы огрубели! Мы просто ходячие крепости, танки, нас не прошибешь утонченной мелодией, нежным цветом, тонким ароматом. Нам подавай чего попроще, звук – так такой, чтоб пары децибел не хватало до болевого порога. Цвет – так чтоб аж в глазах рябило. Запах – устойчивый и сильный настолько, что неделю не избавишься. Такое мы еще как-то понимаем, можем заметить, но, похоже, что не все. Звуки становятся громче, цвета ярче, запахи резче. А мы все наращиваем на себя броню. Сотни непрошибаемых слоев, выстраиваем тысячи систем безопасности. А что в конечном итоге? Где брать силы, чтобы таскать всю эту амуницию? Энергию для наших сердец, превратившихся просто в насосы, и мышц, мало чем отличающихся от тракторной гидравлики. Посмотрите на нас, как мы ходим? Бронепоезд движется по рельсам изящней, чем мы по тротуарам города. Маневрирующий бульдозер грациозней бухгалтера с десятилетним стажем, вталкивающего себя в переполненный вагон метро. Мы машины. Биороботы, потребляющие синтетику и производящие дерьмо и хаос. Бьемся за существование, не оглядываясь на методы.