Дмитрий Воронин - Высокий замок

Темная комната, освещаемая всего несколькими свечами. Черно-красный ковер, такие же гобелены на стенах. Пылающий камин, небольшой столик из черного дерева на изящных ножках, мягкое кресло. В кресле – молодая и красивая женщина, темные волосы чарующими волнами спадают на грудь, глаза, обрамленные длинными ресницами, прикрыты. Ей нравился полумрак. В последнее время – в особенности.

Немилость Императора не слишком волновала Дилану. Благоволение правителей недолговечно, и тот, кто не понимает этого, рискует преждевременно окончить свой жизненный путь. Дилана умела проигрывать, а потому при первых же признаках недовольства Его Величества Унгарта Седьмого предпочла исчезнуть куда-нибудь подальше – тем более что благодаря щедрости Императора, ей было где спрятаться. Не от повелителя – он найдет, если пожелает. Скорее от недоброжелателей, которых хватало.

Вне всякого сомнения, немилость не продлится вечно – тем более что вызвана она, по большому счету, не какой-либо фатальной ошибкой Диланы, а простым стечением обстоятельств. Его величество уже держал Инталию за горло, уже видел себя внесенным в летописи в качестве первого Императора, одержавшего сокрушительную победу над своим западным противником. И вдруг такое фиаско… неудивительно, что полетели головы. Ульмир отправлен в отставку, Седрумм сохранил свое место, но кресло под ним изрядно пошатывается – и не только потому, что не способно выдержать вес этого борова. А Ви… ну что ж, несколько слов, сказанных в нужное время и в нужном месте сделали свое дело. Правда, из уважения к прежним заслугам, Император позволил бывшему генералу умереть почетной смертью – от двуручного меча. Сама Дилана предпочла бы видеть Сюрта Ви болтающимся в петле… но, видимо, не судьба.

Зато новый Консул Тайной стражи, несмотря на все усилия так и не сумевший отыскать своего предшественника, обрел заслуженную награду. В обычное время Император взирал на подобные промахи с известным снисхождением, понимая, что не так просто найти человека на просторах Империи, но в случае с бежавшим Ангером Блайтом проявил жесткость. Новый Консул Дварл получил время… затем ему была дарована отсрочка. А потом на Площади Правосудия закачалось в петле еще одно тело. Что поделать, печальный исход военной кампании не располагал к милосердию, и Дварлу стоило бы это понять.

Тяжелые времена для Империи. Но все пройдет. Рано или поздно услуги Диланы снова понадобятся Императору, и он позовет ее.

Дилана протянула руку и пододвинула к себе пожелтевший от времени лист бумаги. Задумалась…

Много лет назад, еще в те времена, когда она состояла в Ночном Братстве, ей довелось иметь доверительную беседу со Старшим Братом. Тщедушный старичок, державший в своих измученных артритом пальцах нити жизни и смерти множества своих людей, владевший тайнами, за беглое ознакомление с которыми многие готовы были отдать все что угодно, щурил на гостью подслеповатые глаза. Старик немало гордился тем, что знает в лицо и по имени всех Братьев до единого. И Сестер тоже. Каждого он удостаивал беседы, по итогам которой человек либо становился Братом, либо навсегда и бесследно исчезал. С некоторыми Старший Брат встречался повторно – и это, как правило, было дурным предзнаменованием. Дилане довелось беседовать с главой Ночного Братства четырежды. Та встреча была третьей.

– Ты знаешь, в чем смысл жизни, Дилана? – Голос его был сухим и дребезжащим.

– Служить Братству. – Она была уверена, что старик ждет именно такого ответа.

Он засмеялся хриплым, каркающим смехом.

– Брось, девочка, ты среди нас уже достаточно долго, чтобы никто не усомнился в твоей верности. Ответь прямо.

Она думала долго, и старик не торопил ее. Медленно тянул из серебряного бокала неприятно пахнущее варево – наверняка сбор лекарственных трав, продляющий жизнь и восстанавливающий силы. Время от времени ползли слухи, что старику уже недолго осталось… правда, обладатели слишком длинных языков жили недолго.

– Я… не знаю.

– Когда-нибудь, – Старший Брат снова сделал глоток, – когда тебе станет очень тяжело, возьми лист пергамента и начертай на нем имена. Имена друзей, имена врагов. А когда они уйдут из жизни – вычеркни. И если однажды ты увидишь, что все имена на твоем листе зачеркнуты – тогда и поймешь, что дальнейшая жизнь бессмысленна. Но до тех пор…

Позже она не раз вспоминала ту беседу. И когда явилась к старику в четвертый и последний раз – напомнила. И предупредила – не попросила, а именно предупредила, с легкой угрозой – что не стоит вносить ее имя в заветный список. Ни как друга, ни как врага. Особенно – как врага. Старик внял. Тем более что Дилана предложила за свою жизнь немалую цену.

В тот день, вернувшись в свой дом, она вычеркнула из списка одну строку. Не потому, что человек, чье имя было внесено в список, умер. Просто он перестал быть врагом.

Дилана Танжери вгляделась в начертанные строки. Два столбца. В одном, коротком – имена друзей. Всего две строки. Два человека, которые были ей в чем-то дороги. Два имени давно уже вычеркнутых из списка и из жизни. Молодой офицер, убитый много лет назад. И телохранитель, повешенный инталийцами.

Второй список был длинен. Она пробежала глазами по зачеркнутым строкам, усмехнулась… Как быстротечно время, как легко оно приносит забвение! Какие-то имена она даже не помнила – а ведь раньше они что-то значили для нее. Сюда не попадали люди, чья жизнь требовалась Императору. Это был перечень ее личных врагов, и в нем были зачеркнуты почти все имена. Почти. Осталось всего два.

Таша Рейвен.

Ангер Блайт.

Она усмехнулась. Что ж, жить все еще стоило.

Серо-черная пелена. Я стою у окна, чувствуя, как успокаивается бешено колотящееся сердце. Я снова дома.

Замок рад. Нет, это даже нельзя назвать радостью… восторг, благодарность, любовь… Он счастлив, что я вернулся, он хочет служить мне и впредь, оберегать от опасностей, выполнять мои даже толком не осознанные желания. Потакать во всем. Те несколько часов, пока я отсутствовал, он страдал. И теперь снова возвращался к жизни.

Я усмехнулся – самые надежные тюрьмы те, что мы создаем себе сами. Никогда не решится на побег узник, уверенный, что избрал себе заточение по доброй воле.

Отхожу от окна, снова сажусь в кресло. В камине по-прежнему пылает магический огонь, на столике, рядом с обломками Изумрудного Жала, появляется изящный бокал, наполненный вином. Интересно, существует ли еще этот сорт? Или он остался лишь в старых летописях кинтарийских виноделов, как одно из лучших их достижений. Скорее так и есть. Подобные шедевры удается создать ладно если раз в столетие. Вино невозможно сберечь для грядущих поколений, и никому уже не суждено узнать изумительный вкус «Золотой осени». А мне стоит лишь протянуть руку.