Стивен Эриксон - Сады луны (перевод И. Иванова)

— Нет, мудрого Крюппа никто не назовет зеленым юнцом!

Парящий разум немного позабавлялся со словом «юный», придумывая разные каламбуры, однако уставшие и натертые ноги властно заявляли о себе. Наверняка уже и мозоли появились. Ноги взывали к нему, умоляя погрузить их в лохань с теплой водой и смазать целебной мазью. К ним присоединились и кости. О боги! Прямо траурная песнь, плач отчаяния!

— А ну прекратите скулить! Представьте себя легкими крыльями, несущими меня к солнцу, — сказал ногам Крюпп. — Интересно, далеко ли еще до солнца? Оно сразу за холмом — Крюпп это знает наверняка. И добраться туда — сущий пустяк. Крюпп это знает, как знает о существовании непрестанно вращающейся монеты… Но при чем тут монеты? Крюпп не говорил ни о каких монетах!

В его сне повеяло северным ветерком. Запахло дождем. Крюпп начал торопливо застегивать пуговицы своего видавшего виды плаща. Две последних застегиваться не желали. Крюпп подобрал живот, но все равно сумел справиться лишь с одной пуговицей.

— Даже во сне зачем-то нужно напоминать мне о моем животе! — простонал он.

Он понюхал ветер и заморгал.

— Дождь? Но ведь год едва начался! Или это весенний Дождь? Крюпп никогда не забивал себе голову столь ничтожными пустяками. Наверное, мои ноздри просто учуяли запах озерной воды. Одним вопросом меньше.

Крюпп сощурился и поглядел на Лазурное озеро, над которым клубились темные тучи.

— Что же, прикажете Крюппу бежать? А как его гордость? Его достоинство? Они неоднократно являли себя в снах Крюппа. Но неужто впереди нет никакого пристанища? Как жестоко. У Крюппа подкашиваются ноги, кровоточат ступни. У него устало все тело! Погодите, а что там виднеется?

Впереди, возле перекрестка дорог, на пологом холме стоял дом. Сквозь щели в ставнях поблескивали зажженные свечи. Крюпп улыбнулся.

— А вот и таверна. Или трактир? Думаю, все-таки трактир, ибо таверны существуют внутри городов, а придорожные заведения будет правильнее именовать трактирами. Чем дальше странствуешь, тем острее сознаешь потребность отдохнуть. Утомленному путнику просто необходимо временное пристанище. А Крюпп, бедняга, прошел несколько лиг подряд, что сказалось не только на его ногах, но и на желудке.

На перекрестке росло большое дерево с крепкими ветвями, полностью лишенными листьев. С одной из веток свисало подобие рогожного куля, раскачивающегося от ветра. Крюпп едва взглянул на рогожный куль и начал подниматься по пологому холму.

— Неудачно выбранное место — если хотите знать мнение Крюппа. Пристанища для усталых и запыленных путников нельзя строить на вершинах холмов. Мало того что проклянешь все на свете, пока туда поднимаешься. Тебя подстерегает печальное открытие: оказывается, трактир находится совсем не так близко, как тебе казалось. Я обязательно скажу об этом хозяину. За мои мудрые слова он просто обязан увлажнить мое горло сладким элем, напитать мой желудок сочными кусками мяса с вареным ямсом и наложить повязки на мои страдающие ноги. Тогда Крюпп поделится с ним своими мудрыми мыслями насчет правильного местоположения трактира относительно дороги.

Вскоре Крюпп убедился, что монолог забирает у него нужные для подъема силы, и был вынужден замолчать. Когда же он добрался до двери трактира, то даже не стал оглядывать заведение, а просто толкнул обшарпанную дверь. Жалобно заскрипели ржавые петли. Крюпп ввалился внутрь и отряхнул дорожную пыль, запорошившую рукава плаща.

— Эй, почтенный! — крикнул он. — Кружку пенистого эля для…

Вместо трактирщика он увидел угрюмые лица, повернувшиеся на звук его голоса.

— Полагаю, дела здесь идут неважно, — пробормотал Крюпп.

Наверное, лет сто назад в этом доме и впрямь помещался трактир.

— Того и гляди, дождь пойдет, — сказал Крюпп, обращаясь к полудюжине бродяг, сидевших на земляном полу вокруг толстой сальной свечи.

Один из бродяг кивнул ему.

— Расскажи нам, бедолага, что привело тебя сюда. — Еще одним кивком он указал на грязный соломенный матрас — Устраивайся поудобнее и добро пожаловать в нашу компанию.

— Крюпп польщен этим приглашением, господин. — Толстяк наклонил голову и шагнул вперед. — Только, пожалуйста, не думайте, будто он явился в столь благородное общество с пустыми руками.

Кряхтя от натуги, Крюпп уселся, скрестив ноги, и обратился к заговорившему с ним.

— Крюпп готов преломить хлеб со всеми.

С этими словами он извлек из недр плаща небольшой ржаной каравай. В другой руке у него блеснул хлебный нож.

— Человека, столь щедро приглашенного в ваш круг, зовут Крюппом. Теперь и вы знаете это имя. Крюпп обитает в блистательном Даруджистане, что подобен загадочной жемчужине, сияющей на груди Генабакиса. Или спелой виноградине, дожидающейся, когда ее сорвут с лозы.

Все из того же плаща он извлек кусок козьего сыра и лучезарно улыбнулся хмурым бродягам.

— А сейчас Крюпп пребывает в сновидении.

— Выходит, что так, — отозвался бродяга, взявший на себя роль его собеседника. — Нам всегда приятно оказаться в твоем присутствии, Крюпп из Даруджистана. Не менее приятно нам узнать, что страсть к путешествиям не исчезает в тебе.

Крюпп стал резать каравай на ломти.

— Крюпп всегда считал вас просто частью себя. Так сказать, полудюжиной голодов среди множества других. Но что вы сами намерены требовать от своего хозяина? Разумеется, чтобы он повернулся спиной к своему сну и прекратил путешествия. Еще бы: собственный череп — слишком драгоценное место, чтобы позволить там владычествовать обману. Однако Крюпп спешит заверить вас: долгий опыт убедил его, что весь обман рождается в мозгу, где и получает нежную заботу, а добродетели тем временем мучаются от голода.

Собеседник взял протянутый ему ломоть хлеба и улыбнулся.

— В таком случае мы, возможно, и есть твои добродетели.

Крюпп сосредоточенно рассматривал кусок сыра, который держал перед носом.

— Эта мысль еще не забредала в голову Крюппа, а сейчас забрела и смешалась с результатами молчаливого наблюдения за плесенью на сыре. Но, увы, я боюсь потерять нить нашего разговора. И разве, коль речь заходит о куске сыра, нищие могут выбирать? Вы вернулись, и Крюпп знает причину вашего возвращения, которую он только что объяснил с восхитительным красноречием.

— А монета вращается, Крюпп. Вращается безостановочно.

Лицо собеседника было серьезным. Крюпп вздохнул. Он подал кусок козьего сыра тому, кто сидел справа от него.

— Крюпп слышит этот звук, — нехотя сознался он. — Крюпп не может его не слышать. Этот неумолчный звон в его голове, это нескончаемое пение. И касательно всего, что Крюпп видел, касательно всех его догадок на предмет будущего, он был я остается Крюппом — человеком, осмелившимся вторгнуться в игру богов.