Денис Юрин - Время мушкетов

– О нем, – кивнул Борер, – Его Сиятельство использовал некоторые свои связи и выяснил очень интересную информацию, которой хотел бы с вами поделиться.

– Неужто самозванцем оказался, неужто письмо поддельное?! – обрадовался было полковник, но тут же поник головой.

– К сожалению, нет. Господин Шриттвиннер действительно является майором керборского пехотного полка и был направлен к нам королем с особыми полномочиями.

– Так в чем же тогда дело? – недоумевал полковник.

– Его Сиятельство просил передать, что это очень опасный человек и чтобы вы ни на миг не оставляли его без присмотра, – слуга графа никогда не утруждал себя ответами на пустые вопросы, он просто переходил к изложению сути, в данном случае слов, которые ему приказал передать хозяин. – Три года назад он был всего лишь сержантом, два года назад получил первый офицерский чин, а теперь уже майор. В части его давно не видели, и командир керборского полка отказывается говорить о своем старшем офицере даже с очень влиятельными людьми. Иной информации нет, это все, господин полковник, – посыльный поднялся с кресла и прошествовал к двери, возле которой резко развернулся на каблуках. – Кстати, Его Сиятельство просил обратить ваше внимание на один незначительный факт. Если я не ошибаюсь, у майора ведь пять охранников?

– Пятеро, – кивнул Штелер.

– Так вот, а начальник порта утверждает, что вместе с майором Шриттвиннером с корабля сошли всего двое слуг. Делайте выводы, полковник, делайте выводы…

Анвис Борер ушел, а полковник вернулся к письму, которое закончил лишь ранним утром. В проведенной за работой ночи был один большой плюс – полковника недолго мучили дурные предчувствия и потаенные страхи. Составление красивых, витиеватых фраз и точное изложение содержания беседы с майором отняли у коменданта все силы.

Их было шестеро, и все они умерли. Череда смертей священников началась два месяца назад с возмутившего всю Марсолу события. Во время празднования «Невольного покаяния», одного из важнейших торжеств индориан, в церкви неожиданно появился урвасский шаман.

– Было это еще в прежней церкви, с большим залом, – поведал веснушчатый монах, отхлебнув из высокой пивной кружки травяной настойки. – В церкви тогда человек шестьсот, а то и вся тысяча набилась. Душновато было, и преподобный отец Вик, он как раз моленье и проводил, приказал все окна открыть, а то народ уж так надышал, что барышни в обмороки падать начали, прям аки яблоки по осени.

– Погоди, Нуимес, не тараторь, – отец Патриун, наконец-то добравшийся до мягкой постели и попавший в теплый плен мягкого пледа, не мог воспринимать быстрое щебетание юнца. – Так, значит, раньше церковь не здесь находилась?

– Угу, – кивнул монах по имени Нуимес, жадно припав к кружке с настойкой, – только я об этом потом расскажу, а то не по порядку получится.

– Ладно, продолжай, но только помедленней, поимей уважение к моим сединам. Все старички немножко тугодумы, – лукаво усмехнулся священник.

– Ну так вот, когда окна пооткрывали, сразу дышать легче стало. Моленье до середины дошло, да, точно, до середины, поскольку наш хор уже восьмую контарву затянул. Вот тогда-то он, супостат, и появился. Вошел в зал, страшный такой… лицо, будто у хищного зверя, оскаленное. На голове шлем медвежий, а на голой груди, целиком покрытой татуировками, ожерелье из человеческих ушей болталось. Стражники наши его выгонять начали, но отец Вик, упокой Индорий его душу, их остановил. Сказал, что, если человек в храм пришел, гнать его никто не имеет права.

– Это верно, – кивнул Патриун, – двери храма перед всеми открыты… Продолжай, сынок, продолжай!

– А продолжать-то, собственно, и нечего, – повел плечами монах. – Осерчал урвас да как начал что-то по-своему кричать, а затем подбежал к священному алтарю да в него, гад ползучий, и плюнул. Не стерпели прихожане наши такого свинства, выволокли шамана наружу да прям на площади и вздернуть хотели, но тут маркиз Вуянэ вмешался. Объяснил народу, что не стоит всякую мерзость лесную у себя под окнами развешивать. Люди маркиза вместе с солдатами повязали богохульника да в лес сволокли. Там, говорят, в одном из болот его и потопили. Но проку от этого уже не было, он уже проклятие свое богомерзкое наложил.

– Погодь, Нуи…сем, – Патриун не смог правильно произнести необычное имя паренька. – На шлеме у шамана что-нибудь было: коренья какие-нибудь, травы, а может, кости какие?

– Можете называть меня Ну, святой отец, так меня все раньше кликали, – глаза юноши раскраснелись, но он удержался от слез. – А насчет шлема я не скажу, кажись, было что навешано, да щас уж не упомнить…

– Про амулет тоже, наверное, запамятовал?

Юноша потупил взор и кивнул. Взгляды всех прихожан, да и служителей церкви были прикованы к ожерелью из высушенных ушей. Естественно, никто и не обратил внимания, болталось ли на груди дикаря что-то еще.

– Дня через два оно и началось, – испуганно прошептал юноша.

– Что «оно», что началось? – переспросил старик.

– Да проклятие! Первым умер отец Вик, он во время трапезы отравился. Кровь горлом пошла… Ужас! Все, кто за столом сидел, ему на помощь кинулись, да спасти не смогли.

– А кто-нибудь еще эту пищу ел? – спросил отец Патриун.

– Еще четверо из той же миски хлебали, да только им ничего… – в уголках глаз рассказчика появились слезы. – Потом, дня через три, отец Повий под телегу попал. Вусмерть. Тут как раз слух о проклятии и пошел. Возроптали прихожане, да и монахи многие к ним присоединились. Говорили, что проклята церковь и нужно ее закрыть, а лучше всего сжечь, чтобы, значит, скверну извести…

– Сожгли?

– Не-а, – покачал головой Ну, – городской управитель воспротивился, дескать, здание хорошее, чего его задаром палить, да и огонь на соседние дома перекинуться может.

– Так, значит, церковь сейчас пустая стоит?

– Не-а, – опять замотал головой монах, – на нее община охотников тут же позарилась. Этой братии проклятия нипочем, они с дикарями часто дела имеют, так что лесные заклятия на них не действуют. По крайней мере, сами они так считают.

– Вот как? – рассмеялся отец Патриун. – Давай продолжай, что с остальными священниками случилось?

– Через два дня, как мы в эту церквушку переехали, она еще со времен первых поселенцев – основателей Марсолы – стояла, отца Метафа медведь помял. Он и еще пара монахов из Дерга на телеге возвращались, а тут косолапый из леса выскочил да на него накинулся, остальных же и лапой не тронул. Двое других в лесах бесследно сгинули, наверное, их тоже зверье растерзало. Вот тут-то все служки и разбежались, один я да отец Курвэ остались.