Денис Юрин - Имперские истории

– Нет, – твердо заявил пришедший в себя Совер. – Всех перерезать не смогу, но лагерь точно запалю. Будут знать, ворюги, как на землях чужих обживаться!

– Ладно, геройские речи для графа своего оставь. План какой у тя есть?

– Да какой план?! Не видишь, что ли, стража вся храпит. В ранний утренний час как раз сон самый лучший прет.

Доберемся до частокола, перелезем, вон в том сараюге, – Совер показал рукой на недостроенное здание как раз напротив входа в штольню, – наверняка твоих дружков и держат. Если туман еще полчаса постоит, не развеется, то все как по маслу пойдет.

Как ни странно, но Совер оказался абсолютно прав. Для незаметного проникновения в лагерь не нужно было ни особых уловок, ни хитростей. Главное было не шуметь и не распевать в полный голос срамных песен. Стражники спали, не нужно их было будить.

– Интересно, сколько их там? – Странное чувство одолело Пархавиэля, оно заставляло гнома искать подвох и не надеяться, что все пройдет чисто да гладко.

– Не знаю, – пожал плечами наемник, уже начавший спуск с дерева, – но человек тридцать не более. Четыре башни, на каждой по стражнику; трое у костра в центре лагеря, а должны кругами ходить, бездельники; еще парочка на внешних воротах, вот и считай, девять-десять получается. Дежурство по их уставу трехсменное, значит, три десятка, так и выходит.

Солдатская арифметика была простой, но вот результат получился невеселый. Стоило одному из засонь внезапно проснуться, и смельчаков, забравшихся в лагерь, ожидал тяжелый бой без шансов на победу и с призрачной надеждой на плен, перспектива тоже малоприятная. Когда они уже подобрались к частоколу, Пархавиэлю показалось, что из лагеря доносится какой-то звук: то ли завывание, то ли монотонное гудение, но его компаньон ничего не расслышал и только растерянно замотал головой. Перед боем всякое может привидеться и послышаться как зеленому новобранцу, так и опытному бойцу. Разница лишь в том, что ветераны не обращают на подобные пустяки внимания.

Ограда была высокой, в два человеческих роста. Раненый да низкорослый с трудом перевалились через нее и грузно, как мешки с мукой, шлепнулись на землю. К счастью, солдаты не догадались пустить по внутренней стороне частокола ряды остро заточенных кольев, а могли бы, эффект был бы превосходным: сорвавшийся со стены мгновенно превратился бы в дрыгающий конечностями кусок мяса, насаженный на гигантский вертел.

– Эй, Парх, ты как, жив? – донеслось откуда-то справа.

– Вроде, – ответил гном, поднявшись и проверяя, не поломаны ли руки да ноги.

Через миг из тумана вынырнула рослая фигура Со вера. Наемник слегка прихрамывал, а вдобавок к рассеченной щеке на лбу появилась свежая ссадина.

– Вон, стену дома видишь? Пошли к ней, только не кряхти!

– Сам не ори, – огрызнулся гном, которому показалось, что его напарник занервничал и поэтому чересчур засуетился.

Пройдя шагов десять, путники вовремя остановились. Они чуть ли не напоролись животами на вкопанные в землю под острым углом колья. У стражников было странное представление об инженерном обустройстве лагеря: вокруг домов колья были, а рядом с частоколом почему-то нет, хотя логичнее было бы как раз наоборот. Путникам пришлось обойти стороной возникшую на пути преграду, притом не выпуская из поля зрения стену дома, единственный ориентир в море сплошного тумана. Вдруг белесая пелена посерела, уплотнилась, и шагах в трех перед Пархавиэлем возникла человеческая фигура. Она была выше гнома, но гораздо ниже взрослого человека. Совер быстро занес для удара меч, но гном вовремя подскочил к солдату и, обрушившись на него всей массой своего тела, сбил с ног.

– Свои, – громким шепотом произнес Пархавиэль, объясняя свой странный поступок, а затем протянул Соверу руку, помогая подняться. – У вас, у людей, всегда так, сначала сделаете, а потом за башку хватаетесь! Зарубил бы сейчас пацана, торопыга проклятый!

Действительно, эффектно возникшим из тумана человеком оказался перепуганный до смерти, трясущийся от утреннего холода и страха Нивел.

– Нив, как ты?! Как ты здесь очутился, бродяга?! – Пархавиэль тряс за плечи подростка, пытаясь вывести его из состояния шока и заставить произнести хотя бы слово.

– Парх, это ты, – наконец-то пришел в себя юноша и, прижавшись к колючей гномьей бороде, тихо заплакал.

– С нами парнишка ехал, да я его незадолго до встречи со стражей «высадил», чтоб он в лес убег, – пояснил Пархавиэль изумленно таращившемуся на перепуганного подростка наемнику.

– Интересно только, как он здесь оказался? – Соверу показалось такое счастливое совпадение подозрительным. – Даже если напрямик, через лес, то до этого места мили две будет, мы с тобой не меньше протопали. А он нездешний, леса не знает.

– Когда ты меня с кареты столкнул, я сильно ударился, но сразу дальше по дороге пошел, – произнес Нивел, вытирая перепачканными ладонями заплаканное лицо, отчего на щеках подростка образовались причудливые грязевые разводы, отдаленно напоминающие бублик и безголовую стреноженную лошадь. – Я все видел: как драка началась, как Артур с Флейтой в лес побежали и как ты… – паренек осекся под строгим взглядом незнакомого наемника, – то есть вы, господин солдат, к деревьям отступили. Их поймали, вот я за стражниками и побрел. Решил: прокрадусь ночью, темницу открою, бежать друзьям помогу. Парх, прости, я думал, тебя убили!

Зингершульцо улыбнулся и дружески похлопал Нивела по плечу. Совер же продолжал подозрительно осматривать совершенно целую, не порванную во время блужданий по лесу одежду парнишки и его нежные, не знавшие тяжелого, физического труда кисти рук.

– Скажи-ка, парень, а за частокол как пробрался? Неужто силенок хватило самому перелезть? – Совер пронзил Нивела пытливым, испепеляющим взглядом.

– А вы разве не знаете?! – Нивел удивленно покосился на наемника.

– Не знаем что?

– Что стража мертва, что ворота открыты, – пробормотал юноша.

Пархавиэль с Севером озадаченно переглянулись, а потом, не сговариваясь, направились в сторону, где, по их предположению, должны были находиться ворота. Туман уже немного рассеялся, и долго блуждать не пришлось. Уже через минуту они стояли возле приоткрытых ворот и с ужасом взирали на композицию из троих застывших стражников. Глаза солдат были открытыми, стеклянными, жуткими, как будто через них взирала на окружающий мир сама смерть. Они не были мертвыми, но неумолимое время остановило для них свой бег. Они спали, притом не закрыв глаз и в позах, в которых не отдыхают даже лошади.

Один стражник сидел возле давно затухшего костра и мешал ложкой в походном котелке уже давно выкипевшее варево; другой, обнаженный по пояс, сидел на траве и чистил промасленной тряпкой открытый шлем; у третьего изо рта торчал кусок ячменного хлеба, который он так и не успел дожевать, перед тем как застыть.