Олег Дивов - Храбр

– А ходок еще Денис, старый пень. Не на себе же они его несли.

Микола присмотрелся к следам – похоже, здесь новгородцы вышли на дорогу после ночевки.

Илья теперь глядел в сторону Днепра.

– Разведать, что ли…

– Дядя, тебе солнце в голову ударило или просто делать нечего? – спросил Микола с легким беспокойством в голосе. – Нас вообще-то Добрыня ждет, если ты забыл.

Но Илья уже направил кобылу к берегу.

Микола, вполголоса ругаясь, последовал за храбром.

Место ночевки они нашли легко. Илья привстал на стременах и повел носом.

– Дядя…

– Цыц!

Микола озадаченно умолк. А Илья двинул кобылу в прибрежные кусты. Захрустело. Потом раздалось удовлетворенное «Ага!».

– Ну вот, – буркнул Микола, – он нашел. Чего нашел, зачем нашел…

– Сюда давай! – позвал витязь.

Микола ломанулся сквозь заросли и едва успел осадить жеребца в узкой прогалине среди кустов. Тут стояла Бурка Малая, рядом присел на корточки Илья и разглядывал нечто вроде большой кротовины – круглый отвал песка.

Из кротовины торчал монашеский клобук.

Казнили паломника со знанием дела – скрытно, не утруждая себя, да по-христиански милосердно. Зарытого тут не видать ни с речного пути, ни с проезжего. И копать легко, берег ниже круто опускается, значит, песок сухой на глубину тела. Наконец, в мокром песке умирать холодно и больно, а в сухом – грустно и одиноко.

Илья откинул клобук, обнажив голову казненного. Сквозь желтые слипшиеся кудри на витязя уставился острый ярко-голубой глаз.

– Чё те надо, дан? – хрипло спросила голова.

– Я не дан, я урманин, – поправил Илья. – Наш урманин.

Он осторожно убрал волосы с лица паломника. Лицо оказалось молодое, красивое, уже заметно осунувшееся.

– И чё те надо, урманин?

Илья молча протянул руку, Микола вложил в нее мех с водой. Голова немного покочевряжилась, но когда ей смочили губы, принялась жадно пить.

– Давно обосновался? – спросил Илья, забирая мех.

– С утреца. Спаси тебя Господь за участие, путник. И прощай.

– Ты из тех, которых Денис вел? – Илья будто не расслышал прощания.

– Ну, – хмуро ответила голова.

– За что зарыли-то?

Голова молчала.

– Второй раз спрашивать не буду.

Голова прикрыла глаза.

Илья с тяжелым вздохом зажал голове двумя пальцами нос. Подождал чуток и запечатал ладонью рот. Голова принялась мычать и дергаться, кротовина заходила ходуном.

Когда Илья отнял руки, голова некоторое время богохульно ругалась и далеко плевалась. Потом утихла, сверля храбра ненавидящим взглядом. На высоком лбу выступил обильный пот – выходила с бессильной злобой драгоценная влага.

– Еще разок? – ласково предложил храбр, утираясь рукавом. – Микола, дай-ка и мне водички.

– За покражу зарыли, – буркнула голова.

– Ну, видишь, как все просто. И чего скрал?

– Да пошел ты. Мне говорить тяжело.

– Знаю.

– Откуда тебе знать…

– Меня тоже зарыли однажды, – сказал Илья просто. – И не в песочек, а в самую что ни на есть сыру землю.

– Ну?.. – Голова уставилась на Илью с любопытством. Как на собрата по несчастью. – А ты?..

– Мне плохо связали руки. Так чего ты скрал, молодец?

– Ничего! – выпалила голова.

– Это как понимать?

– Ничего я не крал! Да я… Да мне… Тьфу!

Голова затряслась. Она бы, пожалуй, заплакала, да слишком была суха.

– А что сказали, будто скрал? – терпеливо спросил Илья.

– Чарку серебряную… Нашли в моей суме. Из княжего терема чарку! – сообщила голова с отчаянной предсмертной гордостью.

– Чего-о?!

– Ух, здоровы врать некоторые, – заметил Микола.

– Вас угощал князь?! На меня смотри! Вас угощал… великий князь?! – поправился Илья. Для него, как для всей старшей киевской дружины, всегда был просто князь – и остальные князья. В разговоре с чужаками приходилось уточнять, о ком речь.

Да, разумеется, великий князь приглашал к себе в терем паломников и беседовал с ними подолгу. Но те шли в Киев обратным ходом, от святых мест, а не к ним.

– Не угощал нас великий князь… – ответила голова устало. – Болеет князь, не выходит. Воевода угощал, Добрыня. Все, отстань. Не могу больше.

Илья поднялся с корточек и прошелся вокруг головы, разминая ноги.

– Имя! – вдруг рявкнул он.

– Касьян… Михайлович…

– Как звали твоего деда? До крещения? Хотя ты можешь и не знать…

– Я?! Не знаю?! А кто спрашивает?! – взъярилась из последних сил голова.

– Илья Урманин, щ-щ-щенок!!! – не выдержал Микола. – Ослеп?!

– Тихо, племяш, – мягко сказал Илья. – Тихо.

Он снова присел – так, чтобы голова его видела.

– Спрашивает Ульф, сын Торвальда Урманина, сына Эрлинга из Стикластадира.

– Деда до крещения звали Хакон из Ладоги, – сдалась голова.

– Хакон Злой?

– Хакон Маленький!

– Ясно. – Илья поднялся. – Микола, давай, откапывай этого… Касьяна Михайловича.

– А если меня за дело зарыли? – полюбопытствовала голова.

– А не заткнуть ли тебе хайло, Касьян Михайлович? – спросил Микола, лениво спускаясь наземь и высматривая, где привязать коней. – Хотя бы временно.

Первым делом ловец Касьян пополз к воде, прямо со связанными руками, но его оттащили в тень, распутали, напоили, положили на лоб мокрую тряпицу и приказали отдыхать.

– Спустимся, что ли, до реки, дядя, – сурово потребовал Микола. – Заодно умоемся.

– Ишь ты, – удивился Илья, но направился за парубком.

Днепр был широк и тих, век не налюбуешься.

– Эх, красота, – сказал Илья, и так вдохнул, что едва не затрещала рубаха. – Ну, чего ты, племяш? Я знал его деда. И отца тоже встречал. Этот… Касьян Михайлович ограбить способен, но втихаря стащить чужое – никогда. У купцов закон суровый, мало закопали, могли и за ноги повесить.

– Да нужен мне твой… Касьян Михайлович, провались он. Лучше объясни, чего мне не рассказывал, как тебя зарыли? Кто зарыл? Когда? Почему?

Илья усмехнулся и хлопнул Миколу по плечу так, что из-под сапог парубка взметнулся песок. Микола поморщился.

– Я соврал, племяш. Надо было разговорить ловца. И я просто соврал.

– Просто соврал? – Микола сразу развеселился. – А я уж думал…

– Я ничего от тебя не таю, – сказал Илья твердо.

– Ладно, – Микола присел на краю воды, умыл руки, плеснул в лицо. – Как мы теперь?

– Посадишь ловца к себе – и быстро в Киев. Спросим Добрыню, что все это значит.

– А воевода скажет? Он же тайно новгородцев послал.

– Тайно не тайно, а если они на второй день пути закопали старшего, значит, где-то измена, и ничего из затеи не выйдет.

– Этот – был у них старший? – Микола мотнул головой в сторону Касьяна, лежащего пластом под кустами.

– Ага. И не спрашивай, как я узнал.

– Да ты унюхал.

– Именно, племяш. Именно.