Олег Дивов - Храбр

Микола встал и крепко ухватил Илью за рукав.

– Я тебе верю, дядя, – шепнул он. – Что бы ты ни говорил. Раньше верил и теперь верю. Понимаешь?

– Тогда… Постараюсь больше при тебе не врать.

Жеребец парубка не сильно обрадовался, когда на него взгромоздили двойную ношу, однако потянул ее резво. Касьян вроде бы покорился судьбе, но Микола затылком чувствовал, как внимательно ловец рассматривает Илью. Похоже, новгородец признал Урманина и теперь рад был рассказать витязю подробно, что приключилось. Только ловца никто ни о чем не спрашивал.

Шли быстрой рысью, Илья не мог больше спать в седле. Но храбр и так заметно оживился. Он хотел, несмотря на задержку, успеть в Киев к вечеру, лишь бы кони сдюжили. И был готов, если понадобится, вытащить Добрыню из постели. Несколько раз Илья оглядывался на Касьяна – как тот держится, не пришлось бы ловца привязать к коню, – но новгородец оказался крепкий.

Илья боялся опоздать. Загадочное происшествие с Касьяном могло означать измену на княжем дворе. Найти предателя в стане врага – большое везение, не меньшая удача сыскать изменника у своих. Минуло едва тридцать лет с той поры, когда подкупленные Добрыней воеводы отдали своих хозяев на меч великому князю. И все, кому положено было знать это по долгу службы, понимали, как легко на самом деле берутся неприступные крепости.

Хорошо бы Новгород так взять. Тамошние горой за хромого, но отыщется и среди них хоть один несогласный или продажный.

Смутное время плодит изменников, ведь любая смута начинается предательством. Неважно, подручный князь сбросил с плеча руку великого, или великий решил вдруг извести подручного, и то и другое – клятвопреступление. Если можно князьям, можно и нам, решают бояре. Если можно боярам, попробуем и мы, думает люд… И родная земля обливается кровью. Вот за это Илья ненавидел смутьянов. Да, он говорил Миколе о выгоде смутных времен для храбра-одиночки: глупо отрицать столь очевидное. Но сам Илья по молодости не вынюхивал чужой удачи, выбирая князя. Урманин подрядился служить тому, за кем была правда клятвы, правда закона, кто не хапнул чужое, а взял свое, положенное.

Нынешний зачинщик раздора всегда казался Илье куда умнее и дальновиднее прочих сыновей великого князя. Возможно, в будущем хромой мог бы высоко поднять Русь. Однако для начала хромец решил отложиться от нее – и этим навеки опозорил себя в глазах Урманина. Клятвопреступник, теперь он был для Ильи все равно что мертвый.

Хорошо бы обезглавить смуту, много жизней новгородцев и киевлян это спасет. Верное старое правило: наступают воины – ищи среди них воеводу. Хрясь его по темечку, считай, ослабил войско наполовину. А ведь именно так ударил кто-то по отряду новгородских ловцов!..

Урманин затылком чувствовал пытливый взгляд Касьяна. Изводить строптивого ловца нарочитым молчанием Илье нравилось, но вдруг он сообразил: кое о чем можно и нужно узнать заранее. Чтобы Добрыня не терял времени и слов, рассказывая это Илье. Слова Добрыни слишком дорого стоят для пустой болтовни. Ладно бы в гривнах дорого, а то в жизнях.

– Эй! – позвал храбр. – Касьян… Михайлович! Живой?

– Живой, хвала Господу. Плохой я был христианин, и грешен весьма…

– Так уж и плохой?

– Никудышный, – убежденно сказал Касьян. – И нагрешил сверх всякой меры. А теперь крепко верить буду и праведно жить. Это ж Господь послал тебя мне. Спас невинного.

Илья на миг задумался. Он-то был уверен, что Касьяна выручила неожиданная сдержанность болтуна Дионисия и общая угрюмость ловцов. Илья унюхал в этом тайну и от скуки начал разбираться. Но чего бы не усмотреть тут промысел Божий? Господь, он такой, любит подбрасывать загадки. Говорит же отец Феофил – входите тесными вратами, лишь они ведут к правде.

– Ну и ладно, – согласился храбр. – Слушай, я лишнего не спрошу. Куда вы шли из стольного града и зачем, меня не касается. Но как вашу братию занесло по весне в Киев? Объясни.

– Да высокой водой, – охотно сказал ловец. – Нас сорок пять сначала было. Ладья малая перевернулась, трое захворали, в Киеве лежат с лихорадкой, а один вообще утоп, невезучий.

– И чего вы в Киев?..

– Епископ послал.

Касьян примолк, Илья ждал.

– К митрополиту на суд! – заявил ловец.

Микола попытался через плечо оглянуться на Касьяна.

– Ну да, – подтвердил тот. – Епископ сказал, мол, сам не разберется – и послал.

– Это что же такое натворить следует…

– Церковь сжечь по пьяни.

Заставить старого храбра растеряться было трудно, но сейчас его Бурка Малая вдруг засбоила и галопом ушла вперед. Илья сдержал кобылу, перевел на рысь, дождался Миколу с Касьяном и сказал:

– Люблю новгородцев. Есть в них что-то такое… Исконно варяжское. Пришел, ограбил, раздолбал.

– Мы не нарочно! – жалобно протянул Касьян. – Мы не хотели!

– Еще бы вы хотели! Ха-ха-ха!

– Просто выпили чуток и решили батюшке в морду дать…

– Тпру! – заорал Илья. – Стой! Ой, сил моих нет… Гы-гы-гы!!!

Он кубарем скатился на обочину и сел, держась за живот. Миколу трясло от хохота в седле. Касьян смущенно улыбался.

– Ты… вообще… ловец… везучий… – выдавил сквозь смех Микола. – У тебя… запас удачи… что надо! Весело вы, добры молодцы, на Пасху разговляетесь!

– Эх, если бы на Пасху, – сказал Касьян. – Еще в пост.

Илья на обочине лег. Кобыла озадаченно смотрела на храбра, потом осторожно потянулась к нему мордой – не при смерти ли хозяин. Дышал Илья и вправду трудно.

– Вот потому, – объяснил Касьян, – епископ Аким нас в Киев и отправил. Слишком много для одного раза, сказал. Пускай, говорит, сам митрополит вам епитимью назначит. Епископу виру собрали, а не взял. Сказал, представить не может, сколько такое безобразие стоит.

– Я его понимаю, – заметил Илья, садясь.

– Ну, пару наших, самых малых, родители все-таки откупили. А прочих, особенно зачинщиков – в Киев.

– М-да… Посмешил ты меня, ловец Касьян Михайлович! – Илья огладил кобылу и полез в седло. – Правду сказал – великий ты грешник, великий!

– Я больше не буду, – пообещал Касьян.

– Куда уж больше. Эй, Микола, тронули! Давай, ловец, дальше рассказывай…

По словам Касьяна, митрополит пришел сначала в ужас, а потом в неописуемую ярость, когда к нему явилась эдакая разбойная братия. Худенький сморщенный отец Феофил нагнал на ловцов такого страху – впору было завидовать утопшему. Однако позже, всех допросив и уяснив, что пьяная выходка была именно пьяной выходкой, а не смутой против веры Христовой, митрополит сменил гнев на милость. Назначил большую, но, впрочем, справедливую виру за уничтожение церковного имущества. И отправил ловцов замаливать грехи в пешем паломничестве по святым местам. А новгородцы и рады были убраться подальше: на родине их ждал не самый ласковый прием. И так об Касьяна с братом – вдвоем куролесили – родитель успел обломать все лавки в доме.