Тисато Абэ - Ворону не к лицу кимоно [litres]

– А ведь я думала, что ты в меня влюблен! – весело рассмеялась Сумико, глядя на его лицо, на котором отражалось совершенное непонимание, за что его ударили. – Будешь изучать девичье сердце.

– А что вы тут делаете?

Кое-как успокоив суматоху в саду, Масухо-но-сусуки пошла искать молодого господина и Хамаю и, наконец найдя их, задала этот вопрос, с подозрением глядя на них. Они одновременно обернулись, но выглядели совершенно по-разному. Хамаю с довольной улыбкой стояла, уперев руки в боки, а молодой господин с красной щекой почему-то сидел на земле. Они переглянулись и о чем-то зашептались.

– Как там дела, Масухо-но-сусуки? Все успокоилось? – Хамаю, словно закончив дела с наследником престола, посмотрела на Масухо-но-сусуки.

– Да, но Госпожа в лиловом зовет Его Высочество молодого господина.

– Госпожа в лиловом?

Молодой господин встал сам и почесал голову.

– Какая нетерпеливая. Извини, я схожу к ней.

– Только осторожнее.

– Да, я знаю. Госпожа Масухо, не придете за мной через какое-то время?

– Хорошо, – ответила та вслед молодому господину, который уже энергично шагал по галерее. Девушки, провожавшие его взглядом, украдкой глянули друг на друга.

– Он сказал мне: «Стань моей женой».

– Ну вот! Я знала, что так и будет. И? Вы выйдете за него? – каким-то напряженным голосом спросила Масухо-но-сусуки, и Хамаю равнодушно кивнула.

– Он все-таки получше других, куда деваться. Не то чтоб я очень хотела стать супругой правителя, – проворчала Хамаю.

Но Масухо-но-сусуки продолжала обеспокоенно спрашивать:

– Сейчас, конечно, уже поздно, но… вы сами-то рады? «Куда деваться», «не хотела стать супругой правителя»… Что-то мне не кажется, что вы с охотой согласились на это.

Хамаю наконец поняла, что Масухо-но-сусуки волнуется о ней, и звонко расхохоталась:

– Что это ты вдруг? Сама же только что говорила, что стать супругой наследника должна именно я!

– Но ведь в отличие от нас, мечтавших стать супругой правителя, вы знали истинный характер наследника? Поэтому и сопротивлялись так попыткам вас сосватать? – Масухо-но-сусуки становилась все подозрительнее. «Может быть, все это самопожертвование происходило вовсе не от любви к молодому господину», – словно говорила она.

Масухо-но-сусуки замялась, и Хамаю, кажется, сообразила, что та имеет в виду.

– А-а, ясно. Ты думаешь, что я сделала это в качестве покаяния? Чтобы искупить грех моих родителей?

Масухо-но-сусуки от этих прямых слов смутилась:

– В общем, да. А если так, не слишком ли это…

Хамаю серьезно посмотрела на Масухо-но-сусуки и преувеличенно глубоко вздохнула, даже как-то неподобающе для этой ситуации.

– Какой же он все-таки болван. Будь я мужчиной, я бы на тебе женилась. Правда, с твоей любовью к роскоши можно и дворец по миру пустить.

От насмешки Масухо-но-сусуки залилась краской.

– Прекратите шутить, пожалуйста! Опять вернулись к своему поведению? – Масухо-но-сусуки выпятила грудь, уперев руки в боки. – Обещание есть обещание. Раз вы становитесь супругой наследника, я буду вашей фрейлиной.

– Эй, ты что это, серьезно?!

– Конечно! – Масухо-но-сусуки подняла брови. – Так что будем делать? Если вы выходите замуж за наследника в качестве покаяния, я подумаю, как мне себя вести. Могу прислуживать не молодому господину, а только вам.

– А на тебя можно положиться, – теперь уже без всякой иронии засмеялась Хамаю. – Но тебе не стоит волноваться. Не могу сказать, что искупление вины здесь совсем ни при чем. Но, знаешь…

Масухо-но-сусуки слегка нахмурилась, и Хамаю посмотрела на нее с интересом.

– Просто я не могла простить, что из-за отца и матери я теперь перед ним в долгу, вот и все. Тут совершенно не о чем страдать, – беззаботно заявила она. – Он совсем не такой плохой, каким кажется. В отличие от Асэби. Ему все равно, как на него смотрят другие, поэтому он и создает такое впечатление.

Масухо-но-сусуки все еще недоверчиво смотрела на нее, и Хамаю рассмеялась:

– Скоро сама поймешь. Он ведь… – Смех вдруг смолк, и на ее лице появилась нежность. – Он может плакать над убийцами собственной матери. Тебе не кажется, что в каком-то смысле это самое грустное и самое сложное?

Услышав это, Масухо-но-сусуки почувствовала, что перед ней чуть приоткрылась завеса над общим для молодого господина и Хамаю прошлым. Она молчала, не зная, что сказать, и Хамаю вдруг изменилась в лице.

– А теперь иди к нему, пожалуйста. Госпожа в лиловом уже несколько раз пыталась его убить, так что нужно быть настороже.

– Не может быть! – испуганно вскрикнула Масухо-но-сусуки.

Хамаю серьезно ответила ей:

– Ты знаешь, что он с детства много болел? При этом, как ни странно, стоило ему выбраться из дворца – все как рукой снимало. Ему становилось плохо только тогда, когда еду ему предлагали слуги Госпожи в лиловом.

Масухо-но-сусуки изменилась в лице.

Хамаю, кивнув, продолжала:

– Ты тоже будь осторожна. Никому не советую долго находиться в покоях Госпожи в лиловом.

– И что все это значит?

В покоях Госпожи в лиловом царил мрак, сладко пах застоявшийся воздух. Колеблющееся пламя светильника тускло светило, и за занавесом было почти совсем темно. Молодой господин, наблюдая за поднимающимся от благовоний дымом, старался не делать глубоких вдохов.

– Ничего это не значит. Я просто сказал, что собираюсь взять в жены вашу племянницу. – Он намеренно не менял тона. От него исходила какая-то неуловимая напряженность, хотя в целом молодой господин выглядел беспечно.

Раздался шлепок – наверное, ударили веером. Кажется, Госпожа в лиловом была раздражена.

– Хамаю больше не одна из дочерей четырех домов. Мне кажется, взять ее в жены будет насмешкой над остальными девушками, уже представленными ко двору. Это словно…

– «Вымазать грязью лица четырех домов», – хотели вы сказать? Видимо, так и есть, – неторопливо ответил молодой господин. – Главы четырех домов рассердятся либо придут в замешательство – наверное, это будет выглядеть безобразно. Ну и что?

Он рассмеялся.

– Пусть шумят сколько влезет. Или вы забыли? Дом Сокэ не пес четырех домов. Разве мы должны менять свою волю в угоду их настроению?

– Ты много возомнил о себе. Не стоит думать, что справишься со всем в одиночку: когда тебе укажут на твою ошибку другие, это будет болезненно.

Ее голос звучал угрожающе и обладал силой обратить в дрожь любого, кто его слышал. Но здесь был только молодой господин, и уж на него-то эти угрозы точно не действовали. Услышав слова Госпожи в лиловом, он сверкнул глазами, и в его смехе появилась значительность, которую нельзя было недооценивать.