Джеральд Бром - Косиног. История о колдовстве [litres]

– Ансель, сторонкой! Сторонкой! Посторонись! – наперебой закричали из окон.

Абита, подобрав под себя ноги, прыгнула следом за ним, и тут ночь взорвалась грохотом.

Все вокруг заволокло белым дымом. Невыносимый жар, ударивший в грудь, отбросил Абиту назад. Еще несколько пуль ударили рядом, выбивая из земли фонтанчики пыли, а еще залп хлестнул по ней, сбив с ног и опрокинув навзничь.

Абита попыталась сесть, но не смогла. Грудь ныла, горела, словно сердце разбито, изорвано в клочья.

– Ансель! – кричали из дома собраний. – Ансель, сюда! Живее!

С трудом подняв голову, Абита увидела Анселя – на ногах, ковыляющего к крыльцу.

– Не уйдешь, – прорычала она, впившись когтями в землю, изо всех сил стараясь подняться.

Еще залп. Что-то горячее ударило в бок. В отчаянии Абита взревела.

– Не стрелять! – крикнул кто-то, кажется, шериф Питкин.

Кое-как разглядев сквозь застилающий глаза туман сапоги и черный коут, Абита поняла, что кто-то подошел к ней, остановился рядом, и подняла локоть, заслоняя голову от удара… однако удара не последовало. Вместо этого чьи-то крепкие руки подхватили ее под мышки и потащили прочь.

В доме собраний вновь поднялся крик, из окон загремели новые выстрелы, но на сей раз стреляли не в Абиту – по волокущему ее человеку! Поморгав, чтоб в глазах хоть чуточку прояснилось, Абита обнаружила, что это преподобный Картер.

С мрачной решимостью на лице, почти не замечая свистящих над головой пуль, преподобный Картер оттащил Абиту за пару огромных дубов.

Стрельба утихла не сразу. Кора деревьев брызнула в стороны под ударами еще нескольких пуль. Абита приподнялась, собираясь сесть, и тут же надолго закашлялась.

– Лежи смирно, – велел его преподобие. – Тебе нельзя двигаться.

В груди Абиты зияло полдюжины изрядных дыр. Окинув их взглядом, она услышала странное булькающее шипение и поняла: это шипит, посвистывает воздух, выходящий наружу из ран.

«Ох… похоже, тут-то мне и конец».

На нижнюю ветку дуба опустился Небо, секундой позже с ним рядом появился Ручей, и оба замерли, не сводя скорбных взглядов с Абиты.

– Абита?

Подошедший Самсон опустился рядом с ней на колени и вмиг помрачнел. Его преподобие взглянул на Самсона с опаской, однако бежать и не думал.

Самсон оглядел ее раны. Выражение его лица не сулило ничего хорошего. Положив руку на грудь Абиты, он негромко запел без слов, потянулся к ней мыслью, слился с нею душой, и Абита вместе с Самсоном услышала, как угасает, угасает с каждым ударом стук ее собственного сердца. От Самсона повеяло невыразимой печалью.

– Умираю я, – прошептала Абита.

Однако напев Самсона не смолкал. Смежив веки, Самсон взывал к собственной крови, смешанной с ее кровью. И вправду, кровь его встрепенулась, забурлила в жилах Абиты, откликнувшись на призыв поспешить, но этого было мало: Абита не сомневалась, что смерть наступит гораздо, гораздо раньше, чем исцеление.

– Абита, пожалуйста… без твоей помощи тут не обойтись.

Но, как ни старалась Абита помочь ему, воззвать к собственной крови, к собственному волшебству, голова кружилась так, что не сосредоточиться. На миг перед глазами мелькнул образ матери, но и мать, подобно всему вокруг, казалась недосягаемой, невообразимо далекой.

Напев Самсона зазвучал по-иному, сменил ритм: теперь он обращался к Матери Земле, призывая ее на помощь. Отчаяние и безысходность в его душе усиливались с каждой прошедшей секундой.

Абита закашлялась, брызжа кровью, и тогда Самсон, схватив преподобного за руку, накрыл ладонь Абиты его ладонью.

– Зови своего Бога, – велел Самсон. – Всех своих богов на подмогу зови. Смерть рядом, я ее чую. Абите нужна вся помощь, все благословения, все волшебство, какое у нас только есть.

Пальцы преподобного Картера крепко стиснули руку Абиты.

– Абита, – сказал его преподобие, – пора помолиться. Пора снова воззвать к Господу. Впусти Господа в сердце, Абита, впусти. Позволь Ему воротиться.

– Я от Господа… никогда не отказывалась, – выдохнула Абита и снова закашлялась. – Это Он… Он от меня отвернулся… а в моем сердце… место Богу… найдется всегда.

Преподобный Картер забормотал молитву, и тут Абита, пусть в глазах ее с каждым вздохом темнело, нашла в себе силы изумиться невероятному. Пуританский проповедник и сам Дьявол вдвоем, заодно, молились Иисусу Христу, и Матери Земле, и как знать, кому еще – и все ради спасения ее жизни! Были бы силы – она живот бы со смеху надорвала, но вместо этого снова закашлялась, брызжа кровью.

И вот, в тот самый миг, как смертная тьма придвинулась вплотную, в бескрайней пустоте над головой вспыхнули мириады глаз – один, два, многие сотни, многие сотни тысяч! При виде тех самых глаз, глаз ста миллионов богов, взиравших на Абиту той ночью, когда они с Самсоном мчались по воздуху вперед и вперед, сквозь ткань самого мироздания, Абите открылась истина – простая, вполне очевидная истина.

«Все эти глаза, все боги – частицы одного и того же. Мать Земля, Христос, все верования от края до края света, и солнце, и земля, и луна, и планеты, и звезды небесные, люди и звери, боги и дьяволы, все сущее – все это едино!»

Глаза один за другим начали закрываться, сияние их потускнело, и как раз перед тем, как закрылся последний глаз, за миг до погружения в непроглядную тьму, в голове Абиты напоследок мелькнула еще одна мысль.

«Господи, я есть Ты, а Ты есть я».

Веки Абиты сомкнулись, дыхание сделалось вовсе неосязаемым.

– Держись, держись, – зашептал Самсон.

Слеза из его глаза скатилась на щеку Абиты… однако слеза та была ничуть не волшебной, а посему Абита вовсе не сделала глубокого вдоха, не открыла глаз, не улыбнулась ему сердечной, живой улыбкой. Абита всего лишь по-прежнему угасала, и стук ее сердца с каждым ударом становился все тише и тише.

Поглубже впившись когтями в дерн, Самсон снова воззвал к Матери Земле, почувствовал ее мощь, пульс ее волшебства глубоко в земных недрах, но Мать Земля попросту не откликалась на зов.

– За что? – прорычал он. – За что же ты от меня отвернулась?

Грохнул выстрел, за ним – другой, пули щелкнули о ветви дубов. Небо, вскрикнув, взмыл в воздух, с карканьем закружил над деревьями, угодивший под пулю Ручей рухнул наземь, забился в траве.

Самсон с гулким, утробным рыком поднялся на ноги.

Ручей вновь поднялся в воздух, вспугнутой рыбкой засновал из стороны в сторону, злобно шипя. В хвосте его зияла изрядных размеров дыра.

Захлестнутый яростью, вскипевшей в груди, в самом сердце, Самсон выступил из-за дубов, сверкнул золотыми глазами, устремив взгляд в сторону дома собраний. Внутри, за окнами, белели искаженные ужасом лица, треклятое человеческое оружие целило прямо в него.