Сильвия Мерседес - Королева яда

У него еще оставалось одно оружие. Он не хотел им пользоваться, но…

— А твоя жена?

Тишина после этого была как пустота после опущенного клинка, оборванный крик и звон топора об камень. Лицо Герарда побледнело, он глядел на Террина.

— Ты говоришь, что ничего не важно, — сказал Террин. — А как же Серина?

Герард провел рукой по лицу, вырвался, и Террин видел только его профиль. Герард пару раз глубоко вдохнул, и, когда заговорил, он идеально управлял голосом:

— Серина знала. Она знала все это время, что я не был Золотым принцем, обещанием Богини. Она знала, что пророчество было подделкой, так что и его исполнение было ложью. И после всего… она не сможет смотреть на меня.

— Герард, такое не может…

— Нет, Террин. Молчи. Все, как я и сказал. Это не важно. Все это не важно. Нужно покончить с Одиль. Никто не будет в безопасности, включая Серину, если Одиль вернет корону. Фендрель не может это сделать. Не смог тогда, не может сейчас. А Айлет…

Сердце Террина похолодело и сжалось в груди.

— Что Айлет? — резко спросил он.

Герард сжал губы и медленно покачал головой.

— Я знаю, что видел. Что показала Пророк. Это сбудется. Я должен быть там.

И Айлет. Герарду не нужно было говорить, Террин ощущал правду в молчании после его слов. Айлет будет там в конце. Как оружие Фендреля или сама, он не знал точно. Но она будет там.

Значит, и он должен быть там.

Террин стоял и смотрел на брата среди ядовитого воздуха. На короля. Он тяжко вздохнул, подошел на три шага к брату и похлопал Герарда по плечу.

— Тогда идем.

Герард приподнял бровь.

— Куда?

— Если ты собираешься в Дулимуриан выполнять видения, лучше поспешить.

Я опустилась на колени перед великой Вандериан, чтобы на мою голову опустили корону. Словно я была королевой, а не воином, собирающимся в бой. Весь совет затаил дыхание, холодный металл опустился на мой лоб.

И мой мир взорвался черным огнем.

Я давно научилась управлять обливисом с помощью силы своей тени. Но это… было чем-то другим. Это был обливис, но не стихия, а живое существо, полное творческой и разрушительной сил, которые постоянно воевали друг с другом. Чистый хаос, как все Прибежище, появился в моей голове.

И в центре хаоса было Присутствие.

Оно смотрело на меня и смеялось. Его голос не был смертным, но я понимала его лучше смертного языка. Я понимала насмешку, веселье. Ненависть. Оно было приковано к короне из эйтра веками, и хоть время для этого существа мало что означало, оно становилось нетерпеливым.

Я ощущала его желание. Оно хотело сосуд, который могло использовать для своих целей. Эйтр был неподвижным. Присутствие жаждало шанса захватить смертный сосуд.

«Ты, — сказало оно на языке, который не был языком. — Ты из той крови. Ты можешь выжить со мной».

Оно было удивленным, радостным и голодным одновременно.

Мой разум бушевал от того голоса, и я ощутила, как опора разума пропадает из-под моих ног, и пропасть безумия открывается, чтобы забрать меня. Если я упаду, пропаду. Это Присутствие вырвало бы мою душу и выбросило из моего тела, чтобы захватить меня полностью. Я ощущала, как нити, что привязывали меня к смертному телу, натянулись и рвались.

Но я не собиралась легко сдаваться.

— Иримир! — закричала я.

Как венатрикс, я не должна была знать имя своей тени. Но я не была венатрикс. Уже нет. И я схватилась за это имя, за свою тень, вытащила ее перед собой, как щит, от этой атаки тьмы. Иримир появился передо мной тучей, черной и сверкающей магией.

Присутствие испуганно отпрянуло. И я увидела, как они были похожи — как отражение в зеркале, противоположные и равные.

Я обрушила силу Иримира на Присутствие.

— Назови свое имя, Темный! — закричала я.

Существо боролось. Обливис врезался в обливис в буре гнева. Но мой гнев не уступал гневу Присутствия. Мои глаза видели только красное пламя. Мои уши слышали только крики ребенка. Моя кожа ощущала только жар.

Моя душа просила отмщения.

Присутствие заревело от ужаса и боли, сила, которую я направила в него, впилась в его ядро. Две тени стали неразделимыми, и дикость бури обливиса в моей голове должна была убить меня мгновенно. Но я выстояла. Я, последняя из рода Моваля, выжила, как и было мне предначертано.

— Скажи свое имя! — крикнула я.

В этот раз существо ответило:

«Оромор».

И оно поклонилось мне, отдавая власть. Магия и мощь короны из эйтра были моими.

Отряд Фендреля ехал по лесу из облидита. Каждое дерево было идеальным — каждый прутик, изгиб коры и задержавшийся листик остались на месте. Застыли. Все было черным, граненым и мерцало на солнце.

Холлис сразу узнала признаки. Это была работа Жуткой Одиль. Ведьма-королева вошла в лес и вдохнула атмосферу обливиса, питая свою тень, питая магию. Скоро она будет полна сил.

Двадцать лет она лежала без головы на плите. Двадцать лет она страдала, побежденная и сломленная. Если часы спустя она уже могла сделать такое с лесом, какой она будет, когда они догонят ее.

Если она вернет корону, ее не остановить.

Холлис отвела взгляд от деревьев и сосредоточилась на Айлет, которая ехала впереди нее. Девушка сидела прямо в седле, расправив плечи и высоко подняв голову. Делая вид, что она не ощущала боль от железных оков.

Холлис еще ни разу не встречала души смелее и готовое сердце. И она не сомневалась в обучении девушки, она сама отточила ее навыки за годы до остроты клинка.

Но Айлет была только с Дикарем. Даже с полной силой как она могла выстоять против такого Элементаля, как у Одиль? Может, только она и могла убить Одиль и снять проклятие, но это не означало, что у нее были на это силы.

Но они могли только выяснить это сами.

Холлис вдруг поняла, что Фендрель ехал рядом с ней. Она взглянула на доминуса, но не дала себе смотреть на него прямо, несмотря на ее любопытство. За последние двадцать лет она лишь мельком видела его во время визитов в каструм раз в год. Он не говорил с ней тогда, и она не просила его об этом. Они были как незнакомцы. Хуже. Как сильно он изменился? Она поглядывала на него, видела несколько изменений на поверхности. Седые пряди в золотых косах. Морщинки у стальных глаз. Он сильнее поджимал губы.

Больше всего изменилась его душа. Ее теневое восприятие не требовалось так сильно, чтобы ощутить пятно от его тени в нем. Три шипа на левом щитке были символом его мучений. Он не мог больше удерживать тень в узде. Ни чаропеснями. Ни железом.

Холлис смотрела между ушей лошади. Было странно ехать рядом с Фендрелем, хоть она ехала рядом с ним годы назад. Тогда были годы борьбы и триумфа. Тогда он был героем в ее разуме, легендой, творящейся на ее глазах.