Джефф Вандермеер - Сдвинутая пересказка

За закуской они поболтали о том, о сем, разжевав и проглотив разные маленькие новости, начиная с того, какие в Мали цены на манго и кончая погодой («Солнечно, — сообщила Петунья, — очень солнечно»).

Наконец Прыгквак, откашлявшись, осмелился спросить: «А когда… когда будет горячее?»

Петунья посмотрела на Свини. Свини посмотрел на Петунью. Затем, они оба посмотрели на Прыгквака и разразились сумасшедшим хохотом. Они показывали на него пальцем, лица их одинаково побагровели, а по щекам от смеха струились слезы. У ног Петуньи образовалась огромная лужица, просто океан, если принять во внимание обычные размеры луж.

— Оно уже здесь, — выговорил наконец Свини. Он грохнулся на пол, держась за живот от смеха. Петунья, у которой от смеха тяжело колыхалась грудь, сделала глубокий вдох и попробовала прийти в чувство. Прыгквак наблюдал за ними со все возрастающим чувством страха.

— Ах, — произнес он наконец.

Свини поднялся с пола, а Петунья выпрямилась в кресле, постаравшись придать своей фигуре некое подобие царственного величия. Оба буквально пожирали глазами Прыгквака.

— Должен ли я это понимать так, что вы собираетесь… что вы собираетесь съесть МЕНЯ?

Оба молча кивнули, неожиданно посерьезнев. Свини вспомнил свою бедную покойную матушку. «Ты так и не научился печь пироги с мясом, — как-то сказала она, — ты можешь поднять себя в моих глазах, приготовив еще одну замечательную отбивную из лягушачьих лапок». Петунья, в свою очередь, представила себе, как отлично будет смотреться скелет Прыгквака на книжной полке в ее комнате среди скелетов других лягушек. Ее коллекция тщательно покрытых лаком костей насчитывала не одну тысячу.

Прыгквак одним прыжком забрался на стол и залез в наполненную водой полоскательницу для рук: здесь он, по крайней мерю, чувствовал себя увереннее. Он пожалел, что не захватил какую-нибудь из своих философских брошюр, хотя, впрочем, вряд ли смог бы найти в них что-то подходящее случаю. «Расчленение — это высшая цель» или что-нибудь в этом роде — вот все, на что в них можно было рассчитывать. Да, на сей раз ему, по всей видимости, придется рассчитывать только на свою Природную Хитрость. Или, быть может, Внезапное Исчезновение.

Прыгквак изобразил на своем лице улыбку.

— Что ж, — сказал он, — в таком случае я ничего не имею против. Я думаю, что Свини наверняка приготовит меня необычайно вкусно.

Свини, весь опыт общения которого с лягушками (как, впрочем и с большинством других существ) сводился к взаимоотношениям между поедающим и поедаемым, буквально рот раскрыл от изумления. Как это так — самому хотеть, чтоб тебя съели? Да такого просто не бывает. Ему показалось, что он услышит, как мать шепчет ему на ухо: «Это перестает быть забавным. Выкинь-ка его поскорее, сынок, и найди себе другую лягушку».

— Вот только, — продолжал Прыгквак (при этих словах лицо Свини просияло), — вот только боюсь, что у меня вряд ли найдется для этого время. К тому же, это было бы нарушением законов нашего королевства, ибо, цитирую: «Ни одно земноводное, независимо от цвета кожи, религиозной принадлежности и платежеспособности, не может быть съедено без суда, совершенного по всей форме над ним или над ней, сородичами, а так как в настоящем королевстве никаких других лягушек нет, ни одна лягушка, таким образом, проглочена быть не может».

— Можете считать, что этот закон уже отменен, — фыркнула Петунья и стала подкрадываться к Прыгкваку. Свини последовал за ней, выхватив на ходу большой кухонный нож из стойки для зонтиков, которая в соответствии с замыслом художника-сюрреалиста, оформлявшего банкетный зал, была расположена параллельно полу. Свини отличался тем, что очень изобретательно оставлял кухонные ножи в самых, казалось бы, неподходящих для этого местах. «На всякий случай, — объяснял он. — Вдруг позарез понадобится».

Прыгквак не терял хладнокровия, хоть у него и дрожали немного колени. (В действительности, у лягушек коленей как таковых нет, поэтому и дрожать они особенно не могут, но, как вы сами понимаете, это был момент, Исполненный Напряженного Ожидания, так что дрожащие колени тут являются неотъемлемой деталью).

— Ну ладно, — проговорил Прыгквак. Мысль с бешеной скоростью работала у него в голове. — В таком случае, я должен предупредить вас, что на самом деле я вовсе не лягушка, а ядовитая южноамериканская жаба и, как истинный политэмигрант, я готов в любую минуту выплюнуть на вас все свои запасы смертельного яда кураре!

Они остановились. Петунья вопросительно взглянула на слугу. «Свини, ведь ты повар, ты должен знать, он говорит правду?»

Свини расхохотался в ответ.

— Да никакой Южной Америки и на свете-то нет. А даже если б и была, так эта тварь перед вами — самая обычная садовая разновидность, а никакой ни полуинтендант, — презрительно проговорил он.

— Че Гевара жив! — бестрепетно провозгласил Прыгквак.

Свини только фыркнул.

Прыгквак вздохнул и тяжело опустился на дно своего убежища.

— Прекрасно, — проговорил он, пока двое потенциальных убийц все ближе подкрадывались к нему. — В таком случае у меня есть к вам последняя просьба. Пусть меня поцелует самая прекрасная женщина в этой стране. Женщина, при одном виде которой все вокруг падают в обморок. Женщина, один взгляд которой отправил на д… отправил в кругосветное плавание тысячи кораблей («…или точнее, — подумал он, — мог бы отправить, имей наша страна выход к морю»). Женщина, о которой мечтает каждый мужчина королевства. Это вы, принцесса Петунья.

И он неуклюже поклонился в своей полоскательнице.

— За счастье поцеловать вас я, не задумываясь, отдал бы свою жизнь…

Здесь нам придется сделать довольно пространное отступление, так как вам необходимо уяснить два следующих обстоятельства.

Первое — это то, что никто до сих пор не делал Петунье подобных комплиментов. Королева, к тому моменту отошедшая от престола, но еще не отошедшая в мир иной, посвятила свою жизнь тому, чтобы сделать из принцессы несносную девчонку.

— Я из тебя сделаю несносную девчонку, — говорила она Петунье каждое утро, когда на дворе еще едва рассветало. И заспанная принцесса с радостью слушала ее. (Кстати, если вам интересно, как можно было определить, что рассветает, если солнце вообще никогда не заходило, то могу вам ответить, что делалось это методом научно-интуитивного расчета, и у королевы рассвет обычно приходился на три часа утра по Гринвичу.)

В результате такого королевского воспитания Петунья преуспела в искусстве действовать людям на нервы. Люди избегали ее. А те, кто этого сделать не мог, например, женихи — перед тем, как встретиться с ней, брали уроки дипломатии у зарубежных послов. Вышеупомянутым женихам и доставалось больше всего. Вот как обычно протекал разговор: