Вонда Макинтайр - Луна и солнце

Она поблагодарила графа Люсьена, он поклонился и вышел из импровизированного шатра.

Мари-Жозеф, расстроенная, уставилась на лабораторный стол. Она испытывала признательность к графу Люсьену за то, что он спас ее от еще одного необдуманного шага, и злость оттого, что невинную ученую переписку кто-то может счесть предательством.

За шелковыми ширмами прокатился восторженный гул. Мари-Жозеф выглянула из лабораторной комнаты, ожидая увидеть графа Люсьена в окружении ликующей толпы, ведь он часто раздавал милостыню от имени короля, однако граф уже ускакал. Вместо этого зеваки столпились вокруг клетки, разражаясь радостными криками всякий раз, стоило русалке всплеснуть хвостом или пропеть несколько нот.

Мари-Жозеф так привыкла к пению русалки, что почти не замечала ее трели, пока работала, и только теперь осознала, что русалка пела уже давно и так же давно не смолкали аплодисменты.

«Русалка больше не прячется от зрителей! — подумала Мари-Жозеф, она нашла себе развлечение и забыла о своем горе. — Значит, мне все-таки удалось ее приручить лаской и она больше не боится людей».

Мари-Жозеф хотела похвастаться своим фокусом — показать, как русалка приплывает на зов, но ей нужно было немедленно передать брату радостную весть, принесенную графом Люсьеном. Она не могла медлить и переступила порог шатра.

Солнце стояло в зените. Если она замешкается, то не успеет одеть мадемуазель к королевскому пикнику в зверинце. Она выбежала из шатра и бросилась во дворец по Зеленому ковру, мимо стаек зевак, спускавшихся по склону к фонтану с заключенной в нем русалкой.

Добежав до апартаментов мадемуазель, Мари-Жозеф запыхалась и обливалась потом. Она постояла в холодном, темном коридоре, пока дыхание не улеглось, а потом осторожно постучала ногтями в дверь, деликатно возвещая о себе.

— Мари-Жозеф!

Лотта вынырнула из-под рук мадемуазель д’Арманьяк, пытавшейся уложить ее волосы в сложную прическу, растолкала яркую толпу фрейлин и подруг и подняла Мари-Жозеф, присевшую было в реверансе.

— Вы должны мне помочь! Мадемуазель д’Арманьяк уже рыдает, она ничего не в силах поделать с моими волосами. Где ваша служанка? Она чудо как искусна! И где вы пропадали все это время?

— Кормила и дрессировала вверенную моему попечению русалку, мадемуазель.

— Уж лучше бы велели лакею бросить ей рыбы. Пошлите за Оделетт, пожалуйста! И потом, что это за платье! Вы же не можете явиться на пикник в амазонке!

Фрейлины Лотты, все без исключения нарядившиеся на королевский праздник в лучшие платья, расправляли складки Лоттиного роброна и нижних юбок, полировали шелковыми платками ее драгоценности.

— Я отвечаю за благополучие русалки, мадемуазель. Брат поручил мне заботиться о ней и изучать ее.

— Да что там изучать? Глупышка, если так пойдет и дальше, вы скоро заговорите на латыни и станете читать лекции о движении планет, точно эти старые зануды из Академии.

«Чего бы я ни отдала, чтобы послушать такую лекцию, — подумала Мари-Жозеф, — а заодно убедиться, что не забыла латынь!»

— Оделетт больна, мадемуазель. Ваша прическа чудесна. Я не могу убрать ваши волосы лучше, чем мадемуазель д’Арманьяк.

— Послать к вашей служанке цирюльника? Может быть, стоит пустить ей кровь?

— Может быть, стоит ее высечь, — язвительно заметила мадемуазель д’Арманьяк, раздосадованная тем, что ее, законодательницу мод, сравнивают с какой-то служанкой и сравнение это не в ее пользу. — Разве не так вы поступаете с ленивыми рабами у себя в дикарских колониях?

— Нет!

Мари-Жозеф солгала не моргнув глазом, потому что мадемуазель д’Арманьяк ее разозлила, потому что в ее семье рабов никогда не секли и потому что Оделетт никогда не высекут, пока Мари-Жозеф в силах этому помешать. И ей никогда не сделают кровопускания.

— Пожалуйста, мадемуазель, не надо, это всего лишь…

Мари-Жозеф не могла набраться храбрости и сказать племяннице короля, что у Оделетт всегда были очень обильные и болезненные месячные.

— Это давний недуг.

— А, понятно, — откликнулась мадемуазель. — Вот, значит, как…

— Ей станет лучше сегодня вечером или завтра утром. Я вернусь к ней и буду сидеть у ее постели, как только вы завершите туалет.

— Ничего подобного! — заявила Лотта. — Вы отправитесь на пикник вместе со мной и моими дамами.

— Но…

— Мы это более не обсуждаем!

Лотта приказала горничной отнести Оделетт бульона и теплую фланель.

— А еще пусть напомнит моему брату о пикнике, пожалуйста, мадемуазель. Иначе он так увлечется своей работой, что обо всем забудет.

— Если мы не можем высечь за провинность служанку, то, по крайней мере, можем отхлестать брата, — изрекла мадемуазель д’Арманьяк, и все захихикали ее рискованной шутке.

— Разумеется, приведите отца де ла Круа, — велела мадемуазель и добавила, обращаясь к Мари-Жозеф: — Вы оба должны увидеть королевский зверинец.

— Но, мадемуазель, мне нечего надеть.

Лотта рассмеялась, растворила дверцы шкафа, вытащила целый ворох платьев и выбрала одно, чудесной парчи. Мари-Жозеф почудилось, будто ее поглотил смерч и она не в силах сопротивляться: фрейлины Лотты мгновенно обступили ее, совлекли с нее амазонку, оставив лишь рубашку и корсет, и облачили в парчовое платье. Она успела на мгновение пунцово покраснеть, опасаясь, что они могут заметить сложенное полотенце, и пожалела, что не вынула его раньше, ведь пока оно ей не пригодилось.

— Это мой лучший придворный роброн прошлого сезона, — объявила Лотта. — Тогда я была немножко потоньше, а вы не такая тщедушная, как многие модные красотки, — зашнуруйте его как следует, и будет великолепно! И не беспокойтесь, что оно прошлогоднее, нижняя юбка у вас нынешнего сезона, так что никто ничего не заметит!

Мари-Жозеф в этом сомневалась. Она была благодарна Лотте за щедрость, но, стыдясь собственной зависти, гадала, появится ли у нее когда-нибудь новое платье не с чужого плеча.

Карета мадемуазель с грохотом катилась по дороге, приближаясь к королевскому зверинцу. Мари-Жозеф сидела рядом с Лоттой, зажатая среди других дам в пышных придворных платьях. Ею овладела страшная слабость, и она попыталась вспомнить, когда она в последний раз ела, когда в последний раз спала.

Золоченые ворота зверинца широко распахнулись. Во дворе, где ощущался запах экзотических животных, слышались их крики, рычание и вопли. Там Лотту встретили Шартр с герцогом Шарлем, прибывшие верхом, и повели к величественному восьмигранному центральному павильону. Мари-Жозеф вместе с другими дамами последовала за ними, замечая, как фрейлины обмениваются многозначительными взглядами и перешептываются о сердечной склонности мадемуазель и иностранного принца.