Вонда Макинтайр - Луна и солнце

Они поднялись на балконы, выходящие на загоны с животными. Проход украшали клетки с птицами, вывезенными из Нового Света: разноцветными, шумными попугаями ара и макао и еще более пронзительно кричащими колибри.

В главном павильоне слуги развели в стороны белоснежный полог, и гости его величества вступили в мир джунглей.

Стены и потолок покрывал настоящий ковер из орхидей, необычайно ярких и мясистых. Алые кардиналы и танагры с криками порхали с ветки на ветку, не заключенные в клетки, но привязанные за лапки шелковыми нитями. Нескольким удалось освободиться, и они как безумные метались по павильону. В свою очередь, смотрители как безумные гонялись за ними, пытаясь поймать, засунуть в сумы и попрочнее привязать к ветвям орхидей, пока птицы не успели испортить пиршественные яства.

В главном павильоне стояло множество столов, прогибавшихся под тяжестью жареных павлинов с развернутыми сияющими хвостами, ваз с апельсинами и инжиром, жаркого из зайчатины, окороков и всевозможных пирогов и десертов. Мари-Жозеф с трудом заставила себя пройти мимо; от запаха деликатесов рот у нее наполнился слюной. Борясь с приступом головокружения, она следом за мадемуазель прошла за занавес на один из балконов, выходивших на загоны с животными.

Ароматы кушаний сменились резким запахом хищных зверей. В крошечном каменном вольере прямо под ними метался тигр, делая два шага, затем рывком разворачиваясь и делая два шага в обратном направлении. Он остановился, поднял морду, зарычал и бросился к Мари-Жозеф, царапая когтями стену под балконным ограждением. Лотта и ее дамы вскрикнули. Мари-Жозеф в ужасе ахнула, не в силах отвести взгляд от злобных глаз тигра.

Вновь став передними лапами на землю, тигр заурчал, прошелся, дернул хвостом и выпустил струю едкой мускусной жидкости, оставив облако кошачьего можжевелового зловония. Дамы захихикали, притворяясь испуганными и шокированными. Все это они видели уже тысячу раз.

— Испугались? — спросила Лотта. — Помню, я в первый раз ужасно испугалась.

— А я — нисколько, — вставил Шартр и швырнул в тигра апельсином, который утащил со стола.

Тигр тяжело ударил себя хвостом по боку, точно прихлопывая комара, насадил апельсин на когти, разорвал пополам и раздавил лапой.

— Я так и думала, что вы ничего не боитесь! — сказала Лотта Мари-Жозеф. — Уж не хочите ли выдернуть ему усы для всестороннего изучения?

— Я бы никогда на такое не решилась.

— А когти у него намного острее, чем у русалки?

— У него и когти острее, и клыки мощнее. И даже если начну его уговаривать, он не запоет!

Дамы рассмеялись. Словно по команде Мари-Жозеф, откуда-то из грота под восьмигранной башней полилась чудесная музыка.

— В гроте музыканты, — прошептала Лотта, — там полным-полно водоводных труб; если знать, где вентиль, можно облить водой всякого, кто туда входит! Мой дядя-король обливал всех, кто осмеливался войти! Вот умора, правда?

Но от смешных историй ее отвлек тигр. Он бросился на стену, отделяющую его вольеру от соседнего загона. Верблюды кинулись прочь, похрюкивая и шипя от страха. Смрад их навоза смешался с тигровым мускусом. Их страх взволновал львов в соседнем вольере. Львы зарычали, и тигр откликнулся на их рык, а верблюды испуганно сбились в стадо посреди своего загона. С другой стороны павильона в ярости затрубил слон. Древний дикий бык, уже не рыжеватый, а чалый от старости, резко вздернул голову с мощными рогами и громко заревел. Привязанные к перилам балкона птицы — лазурного цвета сиалии и голубые сойки — закричали и забили крыльями. Наземь, кружась, стали опускаться вырванные перья.

Где-то вдалеке в ответ вскрикнула русалка.

На балконах, окружающих загоны, закричали и зааплодировали придворные. Шартр оказался не единственным, кто истязал животных, бросаясь в них апельсинами или камнями.

Внезапно все, включая зверей, умолкли.

Это прибыл король.

Все придворные собрались в главном павильоне: в первых рядах, поближе к его величеству, — обнажившие голову мужчины, в задних рядах — женщины, осознававшие, сколь великой чести удостоились, ибо обыкновенно их не приглашали на публичные королевские обеды. Мари-Жозеф поискала глазами брата, но его нигде не было видно. Привязанные птицы кричали и били крыльями. Один кардинал освободился от пут, легкий, как пуховка, ударился о ширму, оглушенный, бессильно полетел вниз, но на полпути ожил, снова ударился грудкой о ширму и горсткой перьев упал наземь со сломанной шейкой. Служитель положил его на совок и унес с глаз его величества долой.

Людовик сел за маленький, элегантный столик под аркой алых и золотистых орхидей. Рядом с ним застыл месье с салфеткой наготове. Яства королю подавали нынешние фавориты, а вино наливал граф Люсьен. Его величество ел так же, как делал все остальное: тихо, величественно и неторопливо. Глядя прямо перед собой и неспешно жуя, он поглощал блюдо за блюдом, первый раз в этот день вкушая пищу: густой суп, рыбу, куропатку, ветчину и говядину, салат.

Съев куропатку, его величество обратился к месье:

— Не угодно ли вам сесть, братец?

Месье низко поклонился; слуга поспешно подал ему черного дерева стул, отделанный перламутром. Месье сел напротив брата, не сводя с него глаз и по-прежнему держа наготове салфетку.

Расправившись с ветчиной, его величество взглянул на месье дю Мэна, стоящего в первом ряду вместе с монсеньором великим дофином и законными августейшими внуками.

— Месье дю Мэн, погода весьма благоприятная для Карусели, вам не кажется?

В ответ месье дю Мэн поклонился еще ниже, чем месье. Законнорожденный сын глядел на фаворита-бастарда с нескрываемой завистью, выставляя себя на посмешище.

Кроме его величества, никто не прикоснулся к еде. Из уважения к королю Мари-Жозеф преодолела искушение стащить что-нибудь с пиршественного стола у нее за спиной. Никто не обращал на нее внимания; если бы она осмелилась, то могла хотя бы чуть-чуть утолить терзавший ее голод. Однако, возможно, тогда ей пришлось бы делать реверанс и произносить приветствие с полным ртом. Она вообразила, как возмутился бы граф Люсьен, и решила, что скорее умрет от стыда.

«Но я так изголодалась, что готова съесть русалочью рыбку, живую, извивающуюся», — подумала она.

Его величество завершил трапезу, отложил нож, отер губы и слегка омыл пальцы в чаше с винным спиртом. Когда он встал, весь двор склонился в глубоком поклоне.

Спустя ровно миг — это выглядело случайным совпадением, но в действительности было частью хорошо продуманного плана — в павильон прошествовал папа Иннокентий во главе целой свиты епископов и кардиналов, среди которых затесался Ив. Придворные снова поклонились.