Эд Гринвуд - Патриарх. Огненная чаша (ЛП)

Тескра повернула голову, не изменяя своей позы, и сказала:

— Тамалон, возьми поводья у Роэля и убирайся!

— Не надо, Тесси, — протянул Роэль. — Всем хватит лошадей на обратном пути.

— Но воины Соаргила и Талендара… — запротестовала она.

— Все, кто охранял наших лошадей, теперь мертвы. Они опустошили конюшни, прежде чем на нас напали, и я думаю, чтобы остановить вас, люди, вылетающих в спешке после начала праздника. Я сломал меч, занимаясь этим, но только дюжина из них или около того не сможет ничего приготовить на завтрак на этом огне.

Похожий на медведя старший Ускеврен указал головой на Штормовой Предел. Рев не прекращался, и языки пламени уже были выше некоторых башенок.

— Тамалон, возьми коня. Мы возьмем Тесси для визита к ее родственникам из дома Сандолфин на денек. Не представляю, как эти старые пронырливые ведьмы из дома Берент отнесутся к ее ножам и крови на них, да и ко всему прочему, но мне не нравятся ни те, ни другие. Можешь быть уверен, им нужны сплетни. Держи ушки на макушке, ладно, Тесси? Даже Талендары не рискнут сунуться к ним с мечами наголо. Давай, парень, беги! Вижу, что эти отбросы из Соаргилов пытаются подобраться сюда!

— Клянусь всеми богами, — вслух пробормотал Тамалон. — Его радует подобная перспектива!

Когда он пробегал мимо, улыбка Тескры дала понять ему, что она слышала его слова. Она подхватила поводья, так как Роэль мог держать клинок только в одной руке, а другая ему нужна была для чего-то более интересного. Леди Илрилтеска запрокинула голову к задымленным небесам, и из ее губ сорвался долгий, прерывистый вздох, пока Тамалон бежал сквозь рассеивающийся дым. И вздох этот не был от боли.

Он обнаружил лошадей, фыркающих и топающих ногами в страхе от огня, и человеческие тела, лежавшие везде вокруг них. Лошади были оседланы и взнузданы, и их поводья были привязаны к воротам, которые вели к садовой ограде. Он выбрал ту, на которой ездил раньше, мрачно подавив ее попытку освободиться от него, и поехал обратно. Ему пришлось ударить ее по крупу плоской стороной клинка и дернуть за поводья, чтобы заставить войти в дым. Тамалон не обвинял животное за его нежелание, особенно, когда услышал звон стали о сталь впереди.

Дым продолжал клубиться, ускользая подобно сорванному плащу, показав Роэля и Тескру, сражающихся с пятью — нет, шестью мечниками Соаргилов. Когда Тамалон подъехал, один из них крикнул, взмахнул руками и упал, его кишки вывалились наружу.

Этого было достаточно для лошади Тамалона — даже до того, как сверкающие тлеющие угольки выпали из дыма и приземлились на ее холке.

Лошадь заржала и сердито взбрыкнула, споткнулась на одну сторону и практически снесла копытами голову одному из Соаргилов. Кто-то закричал и ткнул ее мечом, и лошадь отскочила с такой силой, что споткнулась о тела и тяжело упала. Тамалону удалось вовремя освободить ноги.

Он вцепился за высокую заднюю луку седла, пока запаленная лошадь каталась по земле, стегая ее и вопя от страха. На чистой силе он сумел забраться в седло как раз к тому моменту, когда она встала на ноги перед бешеной скачкой.

Вдруг из ниоткуда перед лошадью Тамалона, приветственно махая ему, оказался смеющийся Роэль с вцепившейся в него Тескрой.

— Убирайся! — заорал он. — В другой раз, тогда и прославишься!

Он хлопнул сапогами по лошадиным бокам, и помчался прямо в дым. Перепуганная лошадь Тамалона последовала за знакомым жеребцом, и они вместе пронеслись сквозь дым и падающие обломки, устремляясь сквозь языки огня, чтобы избежать ревущего костра пламени, который еще на рассвете был гордым строением — Штормовым Пределом.

Они приблизились к месту, куда издалека падали пылающие лучи и сверкали молнии. В объятой пламенем комнате, покрывшийся испариной и кровью, Перивел, тяжело дыша, быстро и мастерски уклонялся и парировал удары. В одной его руке был кинжал, а во второй — меч, и ему требовались они оба, чтобы припереть к стенке Марклона, Эрелдела и лорда Раджелдуса Талендаров.

Роэль с трудом метнул извлеченный из ножен меч. Сверкнув, тот достиг своей цели, глубоко вонзившись в голову Эрелдела Талендара.

В то время как Эрелдел медленно сваливался, подобно неохотно срубленному дереву, Роэль проревел: — Я вернусь, лорд Ускеврен! Оставь мне немного веселья!

В ответ Перивел свирепо улыбнулся, за мгновение до того, как Марклон Талендар достал его двуручным ударом, в который вложил все свои силы, и древний меч в руке наследника разразился потоком сверкающих голубых лучей, заставивших всех бойцов отшатнуться назад.

— Я… останусь здесь! — крикнул Перивел, задыхаясь и вытаскивая меч из распростертого тела. Он помахал им в воздухе и закричал: — За Ускевренов — навсегда!

Раджелдус и Марклон Талендар пришли в себя, обменялись взглядами, и в мрачном унисоне двинулись на лорда дома Ускеврен. Как раз тогда, когда Тамалон опасно откинулся в седле своей мчащейся лошади, чтобы крикнуть предупреждение, сияющие лучи над Перивелом Ускевреном затрещали и начали падать. Последующий грохот, и рев яркого пламени, которое выросло на его месте, были последним в Штормовом Пределе, что Тамалон видел в тот день. Испуганная лошадь понесла его прочь через удушливую лавину дыма.

Украшенная звездой рукоять кинжала в его рукаве была столь же гладкой, как всегда. Тамалон позволил им всем ждать и задаваться вопросом, что же на самом деле значила спокойная, кривая улыбка, застывшая на его лице, и снова отправился мерить шагами погруженные в тень залы задумчивости.

Лошадь быстро несла его в неистовом галопе через Селгонт, бессмысленно мчась до тех пор, пока взошедшее солнце не положило начало следующему дню. Роэль вернулся к огню в тщетной попытке вытащить оттуда кого-нибудь живого, и вышел из жгучего пламени настолько сильно обгоревшим, что больше походил на монстра, чем на человека.

Мужчина, которого слуги Ускевренов называли Великим Медведем, так никогда полностью и не восстановил свое здоровье и редко покидал постель, в течение того ужасного года. Не раз Тамалон заставал ночью гордую Тескру плачущей в одиночестве в одной из комнат башенки, опорожнявшей графин не беспокоясь о кубке, и пристально смотревшей на освещенные улицы жестокого Селгонта.

Он никогда не произносил ни слова упрека, но вместо этого сидел с ней. Обычно она ничего не говорила, а просто предлагала ему графин — и обычно он принимал его для большого глотка или двух. Он сидел с ней до утра, прижимая ее к груди, если сон заявлял на нее свои права. Для такого маленького, элегантного существа — Тескра всегда казалась ему больше младшей сестрой, чем второй матерью — она храпела как лошадь.