Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев [litres]

Ах, года вне Подонья будто и не было.

– А я уж думала, не узнаешь, – с легким укором сказала мама, оглаживая руками плечи и спину дочери.

– Что ты, мам!

– Повзрослела, – легко коснулся ладонью Эльгиной макушки отец.

– Я уже мастер, – сказала Эльга, шмыгнув носом.

– Ух ты!

– Мы на твои-то эрины земли прикупили, – поделилась мама, – корову завели молодую, к зиме должна отелиться, у Гунабун племянника взяли в работники, ты его знаешь, к дому вот думаем еще пристройку жилую сделать.

– Я рада.

Эльга посмотрела на отца с матерью и снова заплакала.

– Ну, – сказал отец, – чего реветь-то?

– Не знаю! – засмеялась сквозь слезы Эльга.

Не скажешь же, что она успела забыть родителей и в последнее время совсем о них не вспоминала.

– Все хорошо, – сказала мама, будто поняв, что творится у дочери на душе. – Я уж молила Матушку-Утробу, чтоб свиделись.

– Смотри ты, уже толпятся, – обернулся отец на подходящих людей.

Целый день потом Эльга ходила как пьяная.

А может, действительно глотнула где хмелки? Все вокруг плыло и искрилось, земля покачивалась, хотелось петь и любить весь Край.

Мастер Мару говорила, что она больше никогда не увидит родных. Что у мастера одни листья на уме. Эльга хихикнула. А она – вот! Увидела! Ох, как славно, как здорово, что мать с отцом, услышав о приезде мастера в соседнее местечко, без раздумий отправились туда.

Ах!

Эльга прямо на дороге подпрыгнула и затем отбила прогретую землю пятками. Идущие рядом женщина и мальчик шарахнулись от нее, как от зараженной.

– Это не плясунья! – рассмеялась девушка.

Вместе с Сарвиссианом они съездили в Подонье, Кутыня узнал ее, залаял, замотал бешено хвостом, глупые курицы и козы, конечно, остались безучастны, соседи выглядывали из окон. Примчалась сестра Тойма с двухмесячным сыном на руках. Обнимались, ревели наперебой. Мама напекла пирогов, отец выставил на стол бочонок крепкой сливовой настойки, на которую тут же слетелось чуть ли не все местечко.

– За Эльгу Галкаву!

– За нового мастера!

– Долгой жизни! Легкой руки!

Словно урожай праздновали.

Сарвиссиан в результате перебрал настойки и прохрапел до полудня. Мать Рыцека сказала, что не видела сына с весны, забежал, брякнул эрины на стол – и как не было. Даже переговорить не успели. Все хорошо, ма, да все хорошо. А где его хорошо, почему не с семьей рядом? Как-то все кувырком.

Она смотрела на Эльгу, словно та должна была что-то ей объяснить.

– Ты довольна? – поздно вечером подошел к дочери отец.

Небо было высокое, васильковое, в красных кленовых завитках. Звезды притворялись ягодами облепихи.

– Да, пап. Это мое, – сказала Эльга.

– Значит, и я спокоен.

Отец подвесил фонарь у вынесенных во двор, уже опустевших столов и улыбнулся, словно извиняясь.

– Это же мама все волнуется, – сказала Эльга.

– Ну, мама…

Он поцеловал ее в лоб. От него пахло наливкой. Легкая небритость уколола кожу. Потом так и хотелось потереть.

Утром Эльга взялась за букеты. Два сделала Тойме, для сына и для мужа, тете Вейре набила памятку, бабке Тутоле – узор от боли в спине, Кузинекам – от зависти, самих себя, деду Пихте – букет, полный покоя, тете Амине – портрет мужа, кому-то – светлые годы детства, кому-то – веселье, кому-то – новостные шепотки.

Родителям оставила букет, с которого смотрела на них девочка Эльга Галкава, птичьеглазая, немного испуганная, упрямая.

– На память, – сказала она. – Смотрите почаще, я почувствую. И он умеет улыбаться.

Перед самым отъездом пришел кузнец Вовтур. Посмотрел на сборы, помог с упряжью Сарвиссиану, погладил лошадок.

Потом отвел Эльгу в сторонку.

– Эля, а мастер, что тебя увозила, она ничего мне не просила передать?

Он стоял, высокий, плечистый, пахнущий железом и огнем, и совсем по-мальчишески, смущенно чертил линии в траве носком огромного сапога.

– Нет, дядя Вовтур, – сказала Эльга. – Она будет в Гуммине зимой, если хотите, можете ее навестить.

– Да на что я ей? – вздохнул кузнец, запуская пальцы в короткие волосы на затылке. – Хотя зимой, конечно, свободного времени у меня больше. Да и в Гуммине, говорят, целый двор есть железных мастеров, которые чуть ли не цветы из заготовок напоказ плетут. Думаешь, стоит съездить и посмотреть?

– Она будет рада, – улыбнулась Эльга.

– Ну, если так…

– Постойте, дядя Вовтур!

Уже выходивший со двора кузнец развернулся.

– Чего, Эля?

– Сейчас!

Эльга вытянула сак из фургона, присела на чурбачок и в несколько торопливых движений набросала ивовый, одуванчиковый профиль Униссы Мару. Мастер смотрела насмешливо и удивленно, с вызовом и обещанием в уголках глаз, так, как и запомнил когда-то дядя Вовтур. Запомнил и полюбил.

– Вот.

Эльга вручила букет кузнецу. Тот долго разглядывал лиственный узор, складывающийся в дорогое ему лицо.

– Значит, зимой? – спросил он задумчиво.

– Зимой, – ответила Эльга.

– Это скоро.

– Три месяца. Почти четыре.

– Пролетят, – сказал дядя Вовтур.

– Я поехала.

– Легкой дороги.

Эльга поцеловала мать и сестру и забралась в фургон. Отец раскрыл ворота. Сарвиссиан стегнул лошадок, и двор с родными и дядей Вовтуром, покачиваясь, уплыл в прошлое, в лиственный букет, который когда-нибудь оживет под пальцами.

Фургон привычно покатил от местечка к местечку, пересекая невидимые границы наделов и вейларов, соревнуясь ходом с людьми и повозками. С него можно было спрыгнуть и, разминая ноги, пойти рядом.

На пятку, на носок, крутнуться, сдерживая счастливый смех. Нет, это не плясунья. Просто удивительно хорошо.

Направление взяли на юг с тем, чтобы обратно, по широкой дуге выбраться чуть ли не к столице Края, краснокаменному, многобашенному Стогону.

– В саму столицу нам соваться нечего, – сказал Сарвиссиан, постегивая лошадок, – больно там шумно, людно и дорого. Да и дальше, чем за вторую стену, боюсь, не пустят. А вот в торговые ряды съездим. Говорят, там целый холм лабазами застроили и Беспутное поле прилавками заставили. Уж чего, говорят, ни пожелаешь, то и найдешь.

Эльге было все равно.

Она прислушивалась к шелесту листьев. Леса и подлески были полны тревожного ожидания. Бегут, госпожа. Бегут, хозяйка, опасливо шептали они. Бегут! Хотелось прижать ладони к ушам, чтобы их не слышать.

Куда бегут?

Сюда! На юг! На север! На восход! Как можно дальше. Мастер смерти идет через Край к столице!

– Что?

Эльга заставила Сарвиссиана остановить фургон, тронув его за плечо.

– Что-то случилось? – спросил он, закрутив головой.

– Не знаю.

Девушка спустилась на землю и пошла в лес, притихший при ее приближении.

– Госпожа мастер, вы куда?

Эльга обернулась.

– Я скоро.