Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

Она краснеет, и ее румянец идеально сочетается с ягодным цветом ее губ. И завитыми пурпурными на концах свежевыкрашенными волосами. Я не могу удержаться от идиотской улыбки, особенно когда она заправляет за ухо прядь волос. В ее ухе мерцают камни, которые она носит в честь братьев, Килорна и меня. Я вижу, как сверкает алый драгоценный камень, звезда, за которой я последовал бы куда угодно.

Когда она спускается, я не двигаюсь, позволяя ей осторожно маневрировать между братьями. Они замечают меня и коротко кивают. Ну, я не ожидал и этого. Мать Мэры более вежлива, она улыбается, в то время как ее отец многозначительно смотрит в потолок. Я не против. У меня есть время с ними. У меня есть время с ней.

– Хочу признаться, я ожидала от тебя большего, – говорит Мэра, подходя ко мне. Она проводит рукой по лацкану моего костюма и пуговицам и касается пальцами значка на моем воротнике. От ее прикосновения, даже сквозь одежду, меня пробирает дрожь. – Выглядишь так, словно нас ждет спокойная ночь.

– Хотелось бы, – бормочу я, накрывая ее руку своей.

Она сжимает мои пальцы.

– Держу пари, мы продержимся минут тридцать или около того.

Как бы мне ни нравилась мысль о том, чтобы улизнуть с ней, мой желудок урчит в знак несогласия. Мы могли бы попросить, чтобы в мою комнату принесли еду, но это кажется просто грубым. И, конечно, Кармадон проследит, чтобы нам достались худшие объедки.

– И пропустить ужин? – возражаю я. – Ну уж нет. Если мне суждено страдать, по крайней мере, я хоть что-то получу в награду.

Она морщится, но кивает в знак согласия.

– Хорошая мысль. Но если у него снова закончился стейк, я уйду.

Я тихо смеюсь, желая притянуть ее ближе, невзирая на приличия. Но о нас уже ходят сплетни, а меньше всего нам нужно, чтобы люди болтали о нашем статусе . Не то чтобы мы с ним определились. Никаких обещаний, как говорила Мэра. Мы просто принимаем вещи такими, какие они есть, с четко очерченными приоритетами и границами.

– Готов к следующей неделе? Анабель не возражает? – Мэра смотрит на меня, стиснув зубы, готовая к худшему.

Она внимательно следит за моим поведением, хорошо зная все особенности моего поведения и мимики.

Я улыбаюсь шире.

– Хочешь верь, хочешь нет, она дала мне свое благословение.

– На возвращение в хижину, когда погода станет лучше? – Она бледнеет и пытается отыскать в толпе мою бабушку. – Я поражена.

– Я не рассказывал ей о Райской долине, но сомневаюсь, что ее это будет волновать. Мне нужно постараться, чтобы получить обморожение.

– Ну, разве что ты разозлишь меня и я не впущу тебя внутрь.

Прежде чем я успеваю отшутиться от нее, Бри и Трами появляются по обе стороны от нас, сдерживая зловещие ухмылки.

– Не думай, что она этого не сделает, – предупреждает Бри, нахмурив брови.

Трами кивает в знак согласия.

– Я чуть не лишился пальца на ноге.

– И ты бы это заслужил, – огрызается Мэра, прогоняя их обоих с раздраженной усмешкой. – Так ты пригласишь меня на танец?

В другом месте струнный оркестр в полном разгаре, исполняя серенады на полу, кишащем танцующими парами различного мастерства. Я смотрю на них, вспоминая, когда я делал это в последний раз. Тогда Мэра вместе с Мэйвеном танцевала па, которым ее научил я.

Она понимает, о чем я думаю. Оба мы смущенно смотрим в пол. Ее улыбка исчезает, как и моя, и мы вместе переживаем бурю потерь и сожалений. Это единственный способ пройти через это.

– Нет, – вместе говорим мы и отворачиваемся.

Мы не держимся все время в месте. Это не в ее стиле и не в моем. Она идет туда, куда хочет, как и я. Как бы мне это ни было неприятно, я совершаю обход, который должен, благодаря членов делегаций за уделенное время и опыт. Джулиан присоединяется ко мне, но с его лица, по крайней мере, не сходит улыбка. Раз или два я задаюсь вопросом, не придется ли ему использовать свои способности певца, чтобы отвязаться от особенно отвратительного или болтливого делегата, но ему всегда удается повернуть разговор так, чтобы обошлось без этого. Несмотря на всю мою подготовку к бою, пробежки с Мэрой каждое утро и суровые тренировки, я сдаюсь задолго до того, как это делает она.

– Если ты не особенно увлечен десертом, думаю, на этом можно заканчивать, – бормочет дядя, нежно сжимая мое плечо. – Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь.

– И определенно чувствую себя точно так же, – шепчу я в ответ. Боль, как и в случае с тренировками, приносит удовольствие. Испытав ее, я получил кое-что взамен. – Где Мэра?

– Думаю, ругает одного из своих братьев за то, что он порвал свой пиджак. В отличие от тебя, у нее еще осталась кое-какая выносливость.

«Как и всегда».

– Привести ее? – добавляет он, обеспокоенно глядя на меня. – Могу сказать ей, что ты рано поднялся наверх…

Я отмахиваюсь от него.

– Нет, все в порядке, я ее дождусь. Бри, безусловно, заслуживает этого, после всей работы, которую проделала Гиза.

Наши с Джулианом губы растягиваются в одинаковых кривых ухмылках. Он внимательно смотрит мне в глаза. Теперь я понимаю, как сильно он похож на мою мать, и на мгновение мое сердце разрывается от желания узнать ее получше.

– Приятно видеть тебя таким, – говорит он, кладя обе руки мне на плечи, заставляя меня выпрямиться перед ним. – Я знал, что ты вернешься к Мэре, но какое-то время опасался, что этого не случится.

Я со вздохом опускаю голову.

– Я тоже, – говорю я, прикусывая губу. – А что ты? Почему ты так долго ждал с Сарой?

Джулиан моргает. Он редко бывает застигнут врасплох или не готов к вопросу.

– Мы планировали пожениться, – говорит он, подыскивая ответ. – До того, как мой отец…

– Я знаю эту историю. Она была в дневнике. Я имею в виду – после. – Мой голос срывается, и Джулиан бледнеет. – После того, что сделала Элара.

Его губы сжимаются в мрачную линию. Когда он говорит, его глаза темнеют, и он погружается в воспоминания.

– Я хотел. Я бы так и поступил. Но Сара не позволила бы мне так сильно связать свою судьбу с ее судьбой. Она не знала, что сделала бы Элара, если бы решила закончить начатое. Вдруг ее бы казнили. Она не могла смириться с мыслью, что я умру вместе с ней. – На его глазах появляются слезы, и я отвожу взгляд, давая ему время прийти в себя, насколько это возможно. Когда я снова смотрю на него, его губы растянуты в пустой улыбке. – Ну а сейчас… сейчас ведь война.

Я пытаюсь улыбнуться ему в ответ, но мышцы отказываются мне подчиняться.

– Всему свое время, ведь так?

– Да. Но у нас всегда есть выбор. Сдаться перед обстоятельствами или добиваться того, чего мы действительно хотим. – Он говорит быстро, жарко. – Я рад, что ты прочитал дневник. Знаю, это было нелегко.

На это мне нечего сказать. Читая копию дневника моей матери, мне казалось, что я разрываю свою плоть на части и сшиваю ее обратно. Это было очень сложно. Но узнать ее хотя бы мельком, какой бы болезненной она ни была, – я обязан сделать для нее хотя бы это.