Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

– Но его время закончилось.

– С этим не поспоришь. – Плоский Камень поник головой. – Его время закончилось, а твое наступило. Так уж все устроено.

– Вопрос, который меня заботит, звучит так: сможешь ли ты быть так же верен мне, как был верен ему?

Он резко поднял голову и, моргая, оглядел комнату. Потом расправил плечи:

– А что, почему бы и нет?

– Ты, такой большой мужик, преклонишь колени передо мной, маленькой женщиной?

– Я бы сказала, что рост у тебя скорее средний, – буркнула Изерн.

– Ну да, но тогда не получится красивого оборота речи.

– Для меня нет стыда в том, чтобы преклонить колени перед женщиной, если она доказала, что этого стоит, – сказал Плоский Камень.

Рикке подняла брови:

– Ну и?..

– Ах да. Верно.

И с болезненным кряхтением, со все еще связанными за спиной руками, Плоский Камень опустился на одно колено.

– Мой отец всегда говорил: зачем выбрасывать то, что можно использовать? Думаю, это относится к людям не меньше, чем ко всему остальному. Даже больше, если учесть, сколько усилий требуется, чтобы наплодить этих ублюдков.

Собравшиеся в зале воины одобрительно заворчали. Они были не против помиловать бойца, который честно и храбро сражался. Особенно зная, что в один прекрасный день могут и сами оказаться на коленях, если удача повернется к ним не той стороной.

– Я хочу, чтобы ты собрал всех своих карлов, кто остался в живых после битвы и кто захочет мне служить. Возьмите кости этих гребаных дикарей и отвезите их обратно за Кринну. Ну и когда окажетесь там, проучите как следует любого, кто решил, что им теперь можно перебираться через реку. Ты меня понял?

– Понял, – кивнул Плоский Камень.

– Понял?..

– Понял, вождь.

Трясучка перерезал веревки на его запястьях и, дождавшись, когда он встанет, вручил ему секиру, отобранную у него в день битвы, с яркими золотыми завитками на клинке. Плоский Камень взял ее и поглядел на Рикке:

– Спасибо, что дала мне шанс. Я тебя не подведу.

– О, я знаю! – Рикке повернулась к нему своим волшебным глазом. – Я это видела.

Плоский Камень сглотнул и зашагал к двери.

– Слишком мягко, – буркнула Изерн.

– Давать врагам шансы – дело стоящее. Они знают, что не могли на это рассчитывать, и, возможно, будут благодарны. – Рикке хмуро посмотрела в сторону. – С друзьями иметь дело гораздо тяжелее.

…И в самом деле. Изерн тоже нахмурилась еще сильнее прежнего, когда в зал втащили следующую парочку: Корлет и ее бабушку. Они были грязными после сидения в подвале, их руки были крепко связаны.

– Спокойно, – сказала Рикке. – Мы выиграли, ты не забыла? Мы можем себе позволить немного великодушия.

– Если ты можешь себе что-то позволить, это еще не значит, что это стоит себе позволять, – хмыкнула Изерн, глядя, как молодуху и старуху выводят перед возвышением и ставят на колени, как те щурятся в луче солнечного света. – Корлет… это хоть твое настоящее имя?

– Да!

Девушка не выглядела усмиренной. Ее челюсть была выпячена; в ней было не меньше воинственности, чем когда она впервые явилась в Уфрис.

– Можешь что-нибудь сказать в свое оправдание? – спросила Рикке.

– Я могла бы придумать кучу оправданий, но в чем смысл? Все уже знают, что я лгунья.

– Мы сделали то, о чем нас просили, – прокаркала старуха.

– Жаль, что вы не справились получше, – насмешливо ответила Изерн. – Может, не стояли бы тут на коленях.

Рикке подняла руку, утихомиривая ее.

– Подозреваю, что куча народу с радостью бы посмотрела, как на вас вырезают кровавый крест как на предателях и шпионах.

Она позволила паузе затянуться, пока присутствовавшие взвешивали висящие на волоске жизни.

– Но я настроена быть великодушной. В конце концов, мы не смогли бы подловить Черного Кальдера, не предложи вы нам наживку… В общем, так: вы пришли в Уфрис, чтобы рассказывать Кальдеру о том, что мы затеваем. Теперь я хочу, чтобы вы сходили в Остенгорм и рассказали мне о том, что затевает Союз.

Эта новая порция милосердия пришлась воинам совсем не по вкусу. Они еще могли посмотреть сквозь пальцы на мужчину, который хотел их убить, но женщина, пытавшаяся их обмануть, – это было уже слишком.

– Вроде бы ты хотела мира с Союзом? – пробурчал Черствый. – Торговля, улыбки…

– Мне будет гораздо легче улыбаться, если я буду знать, что у них на уме, – ответила Рикке.

– Я там никого не знаю, – сказала Корлет.

– Ты такая искусная лгунья, не сомневаюсь, что ты быстро заведешь себе друзей.

– А что насчет моей бабушки?

– Она в самом деле твоя бабушка?

– Да!

– У меня большое искушение оставить ее здесь, чтобы она варила мне суп. – Рикке откинулась на спинку трона, размышляя. – Но было бы жаль разбивать вашу пару, когда вы так отлично справляетесь вместе. Трясучка, разрежь им веревки!

Он повиновался, ничем не показывая, считает ли эту идею хорошей или плохой.

– Спасибо тебе, Черная Рикке, – сказала бабушка, только что не целуя перед ней пол. – Ты об этом не пожалеешь!

– Я знаю. – И Рикке постучала себя по скуле. – Это я тоже видела.

– Слишком мягко, – прошипела Изерн, качая головой.

И она была не одинока в своем мнении. Многие ворчали. Кто-то откровенно хмурился. Один воин плюнул Корлет под ноги, когда та шла мимо. Утомительное это дело – быть вождем. Доказать один раз, что ты вождь, никогда недостаточно; приходится делать это заново с каждым новым выбором.

…Дальше в зал ввалилась целая толпа жалких оборванцев – точнее, их пинками и тычками загнали внутрь и поставили на колени перед Рикке на безжалостные камни, в лязге цепей. То, что осталось от воинства Жильца Курганов. Без своих костяных доспехов и краски на лицах они выглядели далеко не такими устрашающими. Один дрожал всем телом; другой, кажется, плакал. Какое бы свирепое лицо ты ни показывал миру, лишь немногие отваживаются поглядеть в глаза Великому Уравнителю, когда он приходит с визитом. Рикке ощутила знакомое шевеление великодушия и села прямее, грозно хмурясь на них со Скарлингова трона.

– Вы, ублюдки, перешли через Кринну.

Их предводитель выполз вперед на коленях, едва не касаясь подбородком пола, со свисающими вокруг лица жидкими волосами.

– Нас пригласили, о великая королева! – прохныкал он, говоря на северном наречии с таким акцентом, что это оскорбляло слух. – Нас пригласили!

– Я вас не приглашала, – резко сказала она, и он вздрогнул. – Жилец Курганов, по которому мир не станет плакать, собирался поглядеть, сколько костей он сможет выдрать из моего тела, пока я буду еще жива.

Они захныкали и заныли, словно свора избитых бродячих псов. Рикке сделала долгий медленный вдох.

– Но я не Жилец Курганов. – Она величественно взмахнула рукой. – Страдание не вызывает у меня улыбки.