Гарт Никс - Леворукие книготорговцы Лондона [litres]

– Хм… – фыркнул Мерлин, а Торстон изобразил рукой жест, который мог означать что угодно, но, скорее всего, выражал согласие и даже готовность принести извинения.

– Этикет и хорошие манеры – этим в нашем обширном семействе занимается Вивьен, – сказал Мерлин, сел и взялся за чайник. – Всем налить?

– Зато леворукие лучше всех разливают чай, – буркнул Торстон. – Вот у кого рука никогда не дрогнет.

– Спасибо, дядюшка, – ответил Мерлин. – Сьюзен, тебе с молоком? Са…

– Печенье, – вдруг перебила его Меррихью, встала и направилась в альков. – Я же просила принести печенье.

– Тетушка Меррихью уж-жасно любит печенье «Яффа» от Маквитти, – пояснил Мерлин. – Но, в целях воспитания воли угощается им, только когда у нас гости. А это, как я уже говорил, бывает совсем не часто.

– Нет, спасибо, мне без сахара, – сказала Сьюзен, взяла свою чашку и поднесла к глазам, чтобы рассмотреть рисунок – цветочные вставки на нежно-розовом фоне.

Таких она еще не видела. Желая узнать, откуда она, Сьюзен перевернула блюдце, но на нем не оказалось клейма. Сьюзен любила посуду и не исключала, что в будущем эта любовь может перерасти в одну из ее специальностей. Миссис Лоренс, которая не оставляла попыток направить многочисленные художественные устремления способной ученицы в одно или хотя бы в два русла, не особенно в этом преуспела.

– «Эйч-Ар-Дэниел» [6], – сказала Вивьен. – Тысяча восемьсот тридцатый год. Все, кроме сливочника, конечно. Этот от «Маркса и Спенсера», куплен пять минут назад.

– А твой отец… – Торстон пристально поглядел на Сьюзен поверх чашки, которую затем опрокинул в рот и осушил одним глотком. – Ах-х! Хороша чашечка! Маловата, правда, но очень хороша. Твой отец. Что ты о нем знаешь?

Сьюзен взглянула на Мерлина. Тот приподнял бровь. Зато Вивьен подалась вперед и похлопала Сьюзен по плечу:

– Тебе придется принять нашу помощь, хочешь ты этого или нет. К сожалению, у нас есть основания для такой настойчивости, и очень веские. Древний мир бывает необычайно опасным, особенно для тех, кто не представляет, с чем имеет дело. Поэтому, пожалуйста, позволь нам тебе помочь.

Сьюзен глубоко вдохнула. Все молчали. Наконец Торстон, бормоча что-то насчет превосходства кружек над чашками, подлил себе чая. Меррихью громко шуршала упаковками в алькове, – видимо, обнаружила печенье.

– Похоже, выбора у меня нет, – начала Сьюзен после паузы. – Только я надеюсь… надеюсь, что меня ни во что такое больше… не втянут. Я просто хочу выяснить, кто мой отец, отработать лето и начать семестр. И все.

– Так, давай по порядку, – деловито сказала Вивьен, но почему-то Сьюзен не стало легче. – Значит, в поисках отца ты первым делом направилась к Фрэнку Трингли. Почему ты сочла его подходящей кандидатурой? И какая еще информация у тебя есть?

– С Фрэнком все просто, – ответила Сьюзен. – Каждый год, на Рождество, мы с мамой получали от него открытки с именем, фамилией и адресом. Но вообще у меня не было причин… я просто хотела проверить… а потом увидела его… и он оказался таким странным. Мама живет как во сне, наверное, она принимала много наркотиков тогда, в шестидесятых, хотя сама говорит, что нет. Еще она называла Фрэнка Трингли другом, и, когда говорила о нем, у нее менялся голос… ну, вы понимаете.

– То есть твоя мама рассеянна и склонна к мечтательности, так? – уточнила Вивьен. – Мыслями витает неизвестно где?

– Ну не то чтобы часто. – Сьюзен вдруг захотелось защитить мать. – Но вообще бывает.

Мерлин подлил чая в чашку Сьюзен. Вернулась Меррихью с полной тарелкой своего любимого печенья – шоколадного, с начинкой из апельсинового джема. Сев, она поставила тарелку себе на колени, взяла одно печенье и смачно надкусила.

Вивьен и Торстон переглянулись.

– Что? – не поняла Сьюзен.

– Видишь ли, девочка… у некоторых смертных мечтательность является признаком контактов с Древним миром. То есть они либо проводят часть времени в местах наподобие Майской ярмарки, где ты побывала, либо контактируют с тварями, которым не место в нашем мире. Причем иногда контактируют против своего желания.

– Ой! – Сьюзен сморгнула слезу, думая о том, как нелегко приходится ее маме. – Понятно. Это многое объясняет. Она говорит, что не принимала наркотики, хотя еще до моего рождения общалась со многими, кто это делал… с роллингами, кинками, другими группами. Она снимала их на фото… она фотограф и художница… а я ей не верила…

– А еще что у тебя есть? – мягко подтолкнул ее Мерлин.

Сьюзен достала из кармана спецовки почерневший от времени серебряный портсигар, с которым не расставалась никогда. Она получила его на свой двенадцатый день рождения от матери, сказавшей: «Это папин». Правда, потом мать отнекивалась, утверждала, что ничего такого не говорила, а портсигара вообще в глаза не видела. Но Сьюзен все равно носила его с собой. В нем было удобно держать другие служившие подсказками вещицы, которые она накопила со временем.

– Вот эта вещь, похоже, принадлежала моему отцу, – сказала она и нажала кнопку, чтобы открыть портсигар. Внутри лежали свернутый в несколько раз тетрадный листок и выцветшее удостоверение, напечатанное на прямоугольном кусочке картона. – Мама подарила его мне на день рождения. Кстати, здесь, в Лондоне. Тогда она сказала, что подумала об отце, но что или кто напомнил ей о нем, не знала, и подарила это мне в память о той минуте. А потом отказывалась говорить об этом. Вряд ли он как-то поможет.

– На верхней крышке гравировка – это рыцарский герб или просто знак? – сразу спросила Вивьен.

– Не знаю… – ответила Сьюзен и наклонила портсигар так, чтобы гравировка стала видна всем.

– По-моему, это голова какого-то зверя, – сказал Торстон. – Выполнена в абстрактной манере, сплошь прямые линии. Не кабан, не конь и не лев… хм…

– Пару лет назад я возила его в Бат, показывала оценщикам из «Антик роудшоу» [7] «Антик роудшоу» – британская телепрограмма, в которой показывается, как специалисты по антиквариату ездят по стране и оценивают вещи, принесенные местными жителями. , – продолжила Сьюзен. – Но они не заинтересовались. Их специалист по серебру лишь подтвердила то, что я узнала раньше. Сказала, что клейма все неправильные, а значит, это подделка. Здесь есть якорь – это знак Бирмингема, и лев – им метят серебро, и дата – шестьдесят второй. А еще ладонь, которая обычно означает «Шеффилд». Но одна вещь не может быть сделана сразу в двух местах. К тому же ладонь повернута не туда. Клеймо производителя странное, оценщица не смогла его распознать. Вроде руны, но не скандинавской и не как у Толкина. В общем, на шоу я, разумеется, не осталась.

– Бирмингем, говоришь? Второе клеймо? Так-так, – протянул Торстон. – Можно взглянуть?