Бриджет Коллинз - Переплёт

— Погоди, — опешил я, — что?

Она не ответила.

В два шага я пересек комнату и очутился у кровати. Схватил ее за плечо и повернул к себе лицом, не церемонясь.

— Ты это сделала нарочно? Чтобы он бросился тебя спасать?

Она вырвалась из моих рук.

— Эмметт! Тихо! Он же здесь, в доме!

— Какая разница! Ты вышла на нетвердый лед, рассчитывая, что какой-то надменный хлыщ, которого ты видишь впервые в жизни, вытащит тебя из воды? Не рассчитывая даже, а надеясь, что это произойдет, ведь точно ты знать не могла? Как тебе ума хватило? А если бы ты умерла? А если…

— Ш-ш-ш-ш… — прошептала она, встав на колени на кровати и вытаращив глаза. — Прошу, Эм, не надо.

Я глубоко вздохнул.

— Надеюсь, тебе приснится, что ты тонешь, — выпалил я, — и ты проснешься с криками, задыхаясь! Чтобы никогда — слышишь, никогда! — больше не думала так рисковать. Иначе я сам тебя прикончу.

— Ничего ты не понимаешь. Просто завидуешь, ведь Пераннон Купер не стала бы ради тебя бросаться в замерзшую речку!

Я поймал ее взгляд. Последовала пауза; хитрая улыбка снова заиграла на ее губах, неслышная мне таинственная музыка вновь зазвучала в ее голове.

Покрутив пальцем у виска, я подошел к окну, отодвинул штору и выглянул во двор. Было темно, не видно не зги, но в хлеву беспокойно мычали коровы. Альта их, само собой, не подоила. Над скатом крыши молотильни холодно мерцали звезды. Когда я успокоился и смог говорить ровно, я сказал ей:

— Не волнуйся. Я ничего не скажу маме с папой, — опустил штору и направился к двери.

— Эмметт, куда ты?

Я вышел и закрыл дверь, не дослушав ее. Мне было на что злиться; нити моего гнева скрутились в плотный узел, и пришлось упереться ладонями в стену, чтобы немного успокоиться. Перед глазами мелькали картины: Альта выходит на лед и проваливается; Дарне проносится мимо меня, полы его темного плаща развеваются. Даже сейчас, стоя в теплом свете лампы, заливающем ступени и слушая, как мама роется в шкафу с одеялами в конце коридора, я чувствовал холод, видел каменные стены и красное небо с рваными краями облаков. Я моргнул, отгоняя видение. На стене напротив панно, вышитое нашей двоюродной бабушкой Фрейей, напутствовало: «Прекрасна Дщерь Невинная в Скромности своей».

Мама окликнула меня поверх стопки одеял.

— Что ты здесь делаешь? Оставил Альту без присмотра?

— С ней все в порядке. — Громко топая, я спустился вниз по лестнице и зашел на кухню, но на пороге замер как вкопанный. У плиты стоял Дарне и рассеянно разглядывал одну из картинок на стене. Я сглотнул, вытаращившись на него и поразившись нахлынувшей ярости. Глядя на него, я мог думать только об Альте, провалившейся под лед, о том, как мои ноги скользили по льду, когда я пытался бежать ней. А ведь это он во всем виноват. И как он бросился к ней — машинально, не думая, словно имел на нее право…

Она могла бы умереть…

Он оглянулся, а когда увидел меня, изменился в лице так стремительно, что я даже не успел заметить, какое выражение было у него раньше. Стараясь сдержать гневные нотки в голосе, я спросил:

— Почему ты все еще здесь?

— Твой отец пошел искать мне плащ. Моя одежда промокла.

— На тебе моя рубашка.

— Ее дала мне твоя мать. Рубашка твоего отца была бы мне по колено.

Я продолжал таращиться на него. Дарне пожал плечами и повернулся к плите. Он оказался еще более худым, чем я думал: моя рубашка висела на нем мешком, воротник болтался, и я видел его верхние позвонки. Он смущенно переступил с ноги на ногу, точно почувствовав на себе мой взгляд.

— Вижу, ты и штаны мои надел.

Он снова обернулся. На щеках расцвели едва заметные красные пятна, но взгляд его был спокойным и ровным.

— Их тоже дала твоя мать. Сказала, что ты не будешь против. Но я вижу, ты хочешь, чтобы я их снял.

— Еще чего.

— Нет, если ты против… — Он начал стягивать рубашку через голову. Над поясом брюк под белой кожей мелькнула выпирающая тазовая косточка.

— Прекрати! — Я инстинктивно отвернулся. — Это абсурд.

— Спасибо. — Послышался шорох ткани. — Не беспокойся, я верну твою одежду при первом же случае.

Наконец я решил, что можно взглянуть на него снова. Его волосы намокли и взъерошились, а румянец расползся по щекам, словно их намазали помадой. Моя рубашка на нем выглядела совсем поношенной: она протерлась и просвечивала на ребрах, а на плече, там, где Альта неумело ее залатала, топорщился шов. Что есть то есть: на Дарне рубашка смотрелась, как карнавальный костюм.

Я сделал медленный вдох.

— Спасибо, что спас мою сестру…

— На здоровье.

— …но тебе пора идти.

— Твой отец пошел мне за плащом.

— Ты должен уйти. Сейчас.

Он взглянул на меня, моргнул и нахмурился, а затем отвел глаза и потеребил обтрепавшуюся манжету. Я ждал, когда он двинется к двери, но он не шевелился и катал растрепавшиеся нити между большим и указательным пальцем.

— Ты, кажется, не рад, что я привез домой твою сестру.

— Как я уже сказал, спасибо тебе за это.

Он покачал головой.

— Мне не нужна благодарность.

— Тогда что тебе нужно?

— Ничего! Это я и пытаюсь тебе объяснить. Я просто довез ее до дома. И дело не в том, что Альта… — хотел было добавить он.

— Что — Альта? — Я попытался не думать о том, какой она была всего пару минут назад: как сияли ее глаза, как она раскраснелась и улыбалась про себя — улыбалась тому, что этот человек ее спас.

— Ну… — Он заколебался, потом склонил набок голову, и глаза его хитро блеснули. — Я не заметил, чтобы она сопротивлялась.

Он смеялся над ней.

Я бросился на него. Дарне зашатался, попятился и ударился о стену а я прижал его горло согнутой рукой. Его глаза расширились, он попытался вырваться, хватая воздух ртом, но я навалился всем весом.

— Зачем ты… — попытался сказать он и закашлялся.

— Не смей так говорить о ней! — Наши лица были на расстоянии ладони друг от друга — так близко, что я чувствовал на своих губах его дыхание. — Она еще ребенок, понял? Глупый ребенок.

— Я не говорил…

— Я вижу, какого ты мнения о ней!

— Да отпусти ты меня!

— Послушай. — Я перестал давить на его горло, но когда он попытался вырваться, схватил его за плечо и вновь прижал к стене. Он ударился затылком о стену и зашипел от боли. — Ты забудешь о том, что сегодня случилось, слышишь? И если подойдешь к Альте хотя бы на милю — или к моим родителям, или ко мне, — я тебя прикончу. Или хуже. Понял?

— Кажется, да.

Я медленно отпустил его. Он поправил воротник — мой воротник, — по-прежнему пристально глядя мне в глаза, но руки его дрожали, и я остался доволен.

— Хорошо. Тогда ступай.

— Но ты наверняка захочешь, чтобы я вернул твои вещи.

— Нет. — Если бы мама слышала меня сейчас, то пришла бы в ярость, но мне действительно не нужны были эти вещи; я думал совсем о другом. — Можешь оставить их себе. Или сжечь. — Я снова взглянул ему в глаза, ожидая, что он удивится.