Бриджет Коллинз - Переплёт

Слышатся легкие шаги.

— О, сэр, простите, я не ожидала… — Я оборачиваюсь; Бетти делает книксен и нервно прячет под чепец выбившийся локон. Будь в комнате я один, она бы так делать не стала. — Что мне… — Тут она замечает недвижное тело на полу и коротенько взвизгивает, но вовремя замолкает. Видимо, решает, что Фармер мертв.

Отец даже не смотрит в ее сторону.

— Отправьте его в мастерскую де Хэвиленда. Там о нем позаботятся.

— Да, сэр. — Она не понимает, что происходит, но слишком боится моего отца и поспешно ретируется, не забыв сделать книксен. В коридоре она пускается бежать, а решив, что оказалась вне зоны слышимости, переходит на крик.

Мы стоим и молчим. Наконец приходят кучер и лакей; оба пахнут табаком и лошадьми. Увидев отца, они встают на пороге как вкопанные, но тот подзывает их, и они поднимают Фармера. Кучер взваливает его на плечо. Фармер стонет; из его горла с бульканьем вырывается очередной фонтан рвоты. Я никак не реагирую. Демонстрировать брезгливость или жалость не по-мужски. Отец вполголоса приказывает что-то лакею; тот берет со стола сумку с бумагами и перекидывает через плечо. Наконец они уходят.

Отец вдруг тихо усмехается, усаживается в кресло, повернутое к камину, и вытягивает ноги.

— Ну надо же. А каким щеголем он показался, когда только пришел! Красавчик, хоть и слегка грубоват. Я заметил, как ты на него смотрел.

Я молчу. Он прав. Фармер действительно показался мне красивым. Он был красив, прежде чем устроил весь этот бедлам.

— Малахольный народ эти переплетчики. Де Хэвиленд ничем не лучше. На новенького я возлагал большие надежды, но, кажется, все они из одного теста.

Я не отвечаю. Мне хочется стать невидимым.

— Изнеженные слабаки, — он жестом повелевает мне подбросить дров в камин. — Они нарочно взращивают в себе деликатность, будто бы слабость — почетный знак отличия. Бесхребетники. Де Хэвиленд зовет себя художником. Но всякий переплетчик — всего лишь прямая кишка, через которую должно пройти дерьмо, прежде чем принять иную форму. — Он вытягивает шею, пытаясь разглядеть лежащие на столе книги, но те слишком далеко, и он решает не вставать.

Я делаю полшага по направлению к буфету, где стоят графины. Он даже не смотрит в мою сторону, но произносит резко, словно ударив хлыстом:

— Довольно. Сядь.

Мне нужно спиртное, чтобы смягчить неприятную сухость в горле, но я лишь сглатываю слюну. Подтаскивая стул от стола к центру комнаты, я представляю, как меня окутывает плотный серый туман. Решит ли он, что я веду себя послушно? Или усмотрит в моих действиях вызов?

После долгого молчания он произносит:

— Хорошо, что этот тип успел закончить, прежде чем ему поплохело.

— Закончить?

— С Нелл. — Отец смотрит на меня и улыбается. — Мой дорогой Люциан, не надо так напрягаться. Постарайся хотя бы сделать вид, что компания твоего старика тебе приятна.

— Если переплетчики так тебе ненавистны… — Я замолкаю.

— То что? Люциан, прошу, расслабься, не смотри на меня так, будто у тебя рука попала в колесо. — Он смеется. На его фабриках такое случается раз в пару месяцев: руки рабочих попадают в механизм; люди лишаются конечностей. И работы.

— Переплетчики. — Случившееся сегодня распалило мою ненависть; мне словно срочно понадобилось выкашлять комок слизи. — Если ты считаешь их паразитами, зачем платишь им? Если сравниваешь их с прямой кишкой, зачем забираешь их дерьмо себе?

Мне хочется, чтобы он разозлился. Хоть я его и боюсь, мне доставит удовольствие увидеть его гнев. Но он спокоен.

— Ты прав, мой мальчик. Это сравнение неуместно. — Отец откидывается в кресле и заводит руки за голову. Взгляд его падает на застекленный шкафчик у окна. Со стороны кажется, будто он с рассеянной улыбкой разглядывает страусиное яйцо и изящные резные фигурки из слоновой кости.

Я резко отворачиваюсь и смотрю в камин. Пламя почти погасло. Серый пепел толстым слоем пыли покрывает тлеющие угли. У самой каминной решетки лежит обгоревшая полоска кожаного корешка, скрутившаяся в спираль. Часть букв съедена пламенем, но несколько по-прежнему можно различить: МЕТТ МЕР. Два часа назад я ничего не знал об Эмметте Фармере, а теперь вздрагиваю, увидев обрывки его имени. Я складываю руки на груди.

Отец шевелится в кресле. Не глядя на него, я понимаю, что он повернулся и смотрит на меня.

— Что на этот раз?

Он не перестает улыбаться.

— Воспоминания Нелл… Скажи, ты всегда действуешь одинаково? Или кого-то заманиваешь соблазном, кого-то шантажом, а кого-то просто берешь силой? — У меня срывается голос. Как легко я могу все представить! Значит ли это, что я похож на него, раз вижу все так отчетливо?

— Ты же знаешь, Люциан: моя библиотека в твоем распоряжении. Если тебе любопытно…

Он наслаждается моей реакцией. Он знает, что я знаю, и ему это нравится.

Газовое пламя вспыхивает, и кажется, что лепной шнур на потолке покачивается и подрагивает. Когда лампа тускнеет, в комнате становится темнее, чем прежде, такое ощущение, будто она уменьшилась в размерах.

Бьют часы. Еще совсем не поздно. Отец потягивается и откидывает голову. Я поднимаюсь. Он следит за мной, но я молчу.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Он зевает. — Ах, вот еще что, Люциан…

— Да?

— Увидишь Нелл — скажи, что у нее ровно один день, чтобы отмыть ковер, иначе я вычту стоимость из ее жалования.

Кто-то зажег лампы в моей спальне и развел огонь в очаге. Я встаю к нему как можно ближе. Сперва мне холодно до дрожи. Потом вдруг становится жарко, и я покрываюсь испариной. Повернувшись к окну, раздвигаю шторы. Пот на лбу мигом высыхает на холодном сквозняке. Капли дождя барабанят в стекло, словно гость, отчаянно желающий войти. Я вижу в окне свое отражение, а за ним — густую туманную тьму. Сквозь пелену дождя по обе стороны ворот мерцают фонари.

Отворачиваюсь от окна и оглядываю свою комнату. Она совсем не похожа на отцовский кабинет. Почти пуста: в ней есть кровать, стул, стол и сундук. Свет газовой лампы окрашивает голые белые стены в цвет желтого песчаника и отбрасывает на них мягкие тени. Все остальное, кроме стен, подсвечено красноватыми отблесками пламени. Мрак подкрадывается из углов. Покрывало на кровати блестит, как шелковое. Моя комната — единственное место, где я чувствую себя в безопасности.

Мне снова становится холодно. Я надеваю халат, запахиваю его поплотнее и подвигаю стул к камину. Сижу там всего несколько секунд и смотрю на огонь. Но надолго меня не хватает; я снова встаю и подхожу к сундуку у изножья кровати. Под грудой одеял у меня тайник. Там лежит полупустая бутылка бренди, но я ищу не ее. Я достаю другой сверток, сажусь и разворачиваю его.

Кусок полотна падает на пол. Лампа слишком далеко, букв не разобрать, но вставать не хочется. Я и так знаю книгу почти наизусть.