Бриджет Коллинз - Переплёт

— Да хватит уже называть меня Люцианом, будь ты проклят!

Я отталкиваю его руку и пытаюсь пройти к двери. Но я неповоротлив и пьян и сильно ударяюсь пораненной рукой о стол. Запястье и пальцы пронзает боль. Вскрикнув, заваливаюсь на верстак, пытаясь отдышаться.

— В чем дело?

— Ни в чем. — Я прижимаю руку к груди. Непрошеные слезы щиплют глаза.

— Люциан, у тебя кровь. Твоя перчатка…

— Я знаю. — Делаю медленный вдох, выдох и снова вдох. — Ты тут ни при чем.

— Прости, я не знал.

— Ерунда.

Фармер тянется и берет меня за запястье. Я весь напрягаюсь.

— Дай взглянуть. Прошу. — Он стоит неподвижно и смотрит на меня. Наконец я киваю. Он осторожно снимает с меня перчатку и все это время держит меня за руку. — Ты сильно поранился. Что случилось?

— Я… — Откашливаюсь и утираю слезы рукавом. — Я разбил стекло. Я пытался… — Замолкаю. Фармер ждет. — Нелл повесилась. Я хотел перерезать веревку.

— Повесилась? Нелл? Девушка, которую я… которую я переплел?

— Да.

Воцаряется молчание. Он встает. Сначала я думаю, что он собирается выйти на улицу, но он идет в угол и берет пустую банку. Затем открывает окно, набирает полную банку снега и ставит ее на печку, чтобы снег растаял. Белые хлопья растворяются в воде. Фармер снимает банку с печи, берет бутылку медовухи другой рукой и закрывает окно локтем. Ставит банку на стол, молча окунает губку в воду и смывает кровь с моей ладони. Затем пропитывает губку медовухой.

— Будет больно.

Он прав. Но через миг жжение утихает, боль проходит и остается лишь тепло.

Фармер промывает губку. Я сижу, потупившись.

— Все хорошо?

Киваю.

— Точно? — Он кладет губку на стол и наклоняется ко мне. Я сжимаюсь в ожидании, что он ко мне прикоснется, но он этого не делает. — Мне очень жаль.

Я качаю головой. За окном вихрится снег.

— Я мог бы спасти Нелл, будь я настойчивее.

Он переминается с ноги на ногу, но ничего не отвечает.

Я делаю резкий вдох.

— Де Хэвиленда убили из-за меня. Потому что я солгал отцу. Я виноват и в его смерти.

Он почти не шевелится.

— Его убил не ты.

— Но я знал, что произойдет. Я понял это, как только соврал отцу.

Вопреки себе я поднимаю голову и смотрю на Фармера. Он выдерживает мой взгляд. Я первым отвожу глаза.

Через некоторое время он произносит:

— Я принесу бинт.

Вспоминаю, как отец перевязывал мне руку, и отвечаю, сжав кулак:

— Нет. Обойдусь.

— Но…

— Нет! — Я встаю. — Спасибо. Мне пора домой.

— Если не дашь перевязать, снова пойдет кровь, и на этот раз сильнее.

— Прошу, прекрати… — мой голос обрывается, я закрываю глаза.

Фармер подходит ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Я чувствую жар его тела.

Он берет меня за запястье и нежно разгибает мои пальцы один за другим. Мое сердце и глотку пронзает резкая опасная боль, но к порезу она отношения не имеет.

Фармер наклоняет к свету мою ладонь, чтобы рассмотреть рану.

— Ладно, — наконец говорит он. — Но следи, чтобы не попала грязь.

Я страшно устал. Мне хочется выдернуть руку. Если он посмотрит на меня сейчас, то увидит… Если я упаду, он поймает меня.

Ветер воет в трубе, и в воротник просачивается сквозняк. Медленно, словно тая изнутри, я наклоняюсь вперед. Мой лоб касается его плеча. Он замирает. Мы стоим неподвижно, еле дыша. Все мои чувства стянулись в то место, где лоб касается его рубашки.

— Все хорошо, — очень тихо произносит он.

Но нет. Со мной не все хорошо. Он хватает меня за плечи и не дает мне упасть. Я позволяю ему удерживать меня. Слышу, как бьется его сердце. Когда я поднимаю голову, он смотрит на меня пристально, колеблясь. Он видит меня насквозь; я у него как на ладони.

В этот момент у меня еще есть шанс отодвинуться. Но я этого не делаю.

Под утро метель затихает. Когда я просыпаюсь, стоит мертвая тишина. Никогда еще я не спал в комнате, где было бы так тихо. Я слышу лишь гул ветра на крыше, свое дыхание и дыхание Эмметта.

Кровать стоит у окна. Свет то тускнеет, то снова разгорается: ветер гонит облака по небу, и те заслоняют солнце. В окно виден уголок голубого небосвода. Его заволакивают обрывки облаков. Солнце отражается от сосульки и отбрасывает кольца света на деревянный пол.

Выпутываюсь из одеял, стараясь не разбудить Эмметта. Тот вздыхает, подтягивает колени к груди и сворачивается калачиком, натянув одеяло и зарывшись лицом в подушку. Я вижу лишь его ухо и край щеки. Мои губы еще помнят прикосновение к его коже: горячей, слегка шероховатой, соленой от пота. Тепло разливается по телу — отголоски прошлой ночи. Мне хочется, чтобы случившееся повторилось вновь, а потом еще и еще. Хочется забыть обо всем другом: о моей жизни, отце, свадьбе. О моей книге.

На краткий миг я позволяю себе помечтать: что будет, если я останусь здесь? Если я не явлюсь на свадьбу, отец отречется от меня. Но это не так уж плохо. Мать будет тосковать, но у нее есть Сесилия с Лизеттой. Она привыкла игнорировать все неприятное, у нее хорошо получается притворяться. Я бросаю взгляд на Эмметта. Вот бы растолкать его сейчас и сказать, что я не смогу уехать, что это невыносимо… Он потягивается, его веки трепещут, и он открывает глаза. Видит меня, улыбается и снова проваливается в сон. Я едва сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его. Закрываю глаза. Как же быстро бьется мое сердце. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Прошлая ночь была восхитительна; желание сбило меня с ног. Я желал Эмметта так сильно, что забыл о том, кто я такой. Мне стало безразлично, кто я; я целиком отдался страсти. И Эмметт вместе со мной. Это напоминало танец — он уступал мне и вел меня… Как будто он уже знал меня, знал мое тело в мельчайших подробностях. В конце я кричал, как заблудившийся в лесу. Но сейчас, в холодном свете дня, меня пробирает дрожь. Мы с ним совсем не знакомы.

Как бы мне хотелось верить, что вчерашняя ночь что-то значила. Но в его ласках я уловил не нежность, а опыт. Когда он впервые поцеловал меня, вопреки всему мне показалось, что он невинен. Словно он никогда не прикасался ни к кому, кроме меня. Но потом я понял, что это абсурд. Никто не способен вытворять такое в постели, не имея большого опыта. Денег он не просил, но… Он оказался гораздо больше похож на меня, чем я думал. И если я скажу ему, что хочу остаться здесь с ним, он рассмеется мне в лицо.

Но даже если не рассмеется, как быть с де Хэвилендом? Нелл? Моей книгой? Лучшего я не заслуживаю. И что бы ни случилось прошлой ночью, ничего не изменится.

Пол холодный, как лед. Моя одежда свалена в кучу под окном. Я вытягиваю из кучи рубашку и чувствую, что та отсырела. Зубы стучат, пальцы не слушаются, застегивая пуговицы. В конце концов я оставляю воротник расстегнутым, а галстук засовываю в карман. Беру сапоги, выхожу из комнаты на цыпочках и спускаюсь по лестнице. Отвалившийся кусок кровли стучит о дверь. Я замираю от испуга. Но нет, за дверью никого.