Бриджет Коллинз - Переплёт

В дверь стучат.

— Ванна готова, сэр.

— Спасибо. — Секундой позже поворачиваюсь сказать Бетти, чтобы принесла мне бренди, но вижу, что она уже ушла.

В ванной полно пара, как в турецкой бане. Кто-то плеснул в воду слишком много розового масла. Я немедля погружаюсь в горячую воду. Оттираю грязь и продолжаю тереться мочалкой еще долго после того, как отмылся. Затем кладу голову на краешек ванны и закрываю глаза. Внизу бьют часы; я заставляю себя вылезти из теплой ванны и иду в свою комнату одеваться. Пожалуй, я слишком замешкался; если не поспешу, то опоздаю. К дому съезжаются экипажи. Гравий хрустит под ногами гостей. С улицы доносится визгливый смех и возглас: «О да, абсолютно невзрачна, но деньги Ормондов позволяют на многое закрыть глаза…»

Завязываю галстук. Румянец схлынул. Лицо в зеркале похоже на черно-белый набросок. Вставляю розу в петлицу, и та алеет, как пятно красных чернил на рисунке углем.

— Мистер Люциан? Ваша мать спрашивает, нужна ли вам помощь.

Качаю головой. Бетти смотрит на меня, пожалуй, дольше необходимого, и закрывает дверь.

Я в последний раз смотрю на себя в зеркало. Я справлюсь. Я поправляю галстук. Я улыбаюсь.

В столовой сияет начищенное серебро и канделябры; сверкают бриллианты на обнаженной коже. Повсюду женщины в платьях цвета киновари, лазури, нефрита; глубокие вырезы. Мужчины в черных фраках с белыми манишками. По углам расставлены цветы. В центре стола — громадный букет; темно-зеленые листья расползаются по белой скатерти. Среди громкого щебета гостей не различить отдельных голосов; я точно попал в птичник.

Останавливаюсь на пороге. Подлетает мать.

— Дорогой! Ты выглядишь прекрасно. Кажется, ты знаком с сэром Лайонелом и леди Джервуд?

Мы с сэром Лайонелом обмениваемся рукопожатиями. Я целую руку леди Джервуд в атласной перчатке. Не успеваю даже рассмотреть их лица, а мать уже тащит меня к следующему кружку гостей. Я киваю, улыбаюсь и шучу. Я не слышу своего голоса. В комнате очень жарко. Яркие краски режут глаз; кажется, у меня поднимается температура. Глаз выхватывает из пестрой массы отдельные мелкие детали: переливающаяся нитка жемчуга; пузырьки в бокале шампанского, мерцающие, как звезды; родинка на чьем-то обнаженном плече. С трудом концентрируюсь на разговоре. На буфете рядом с моим собеседником тает бланманже. Корона из маргариток и кусочки засахаренного имбиря почти провалились в молочную жижу. Сливочный соус с петрушкой, который подали к рыбе, подернулся пленкой и теперь напоминает лужу застывшего желтого жира с зелеными крапинками.

Гости садятся за стол. К ароматам клубничного мусса и отварного лосося примешиваются запахи горячей кожи и свечного воска. Кладу на тарелку всего понемногу и сажусь. Справа от меня гостья поправляет разваливающуюся высокую прическу и произносит:

— Что ж, может, так сейчас модно, но разве это ужин по-французски? — Ее муж незаметно закатывает глаза. — Дарне всегда гнались за модой. Что взять с этих нуворишей… — Заметив, что рядом сижу я, она замолкает и заливается краской.

Склоняюсь над тарелкой и втыкаю вилку в корку пирога с голубями. Слева от меня сидит женщина. Когда она наклоняется к тарелке, ожерелье из бирюзы цокает о фарфор. Она тараторит, заикаясь и с придыханием:

— Слышала, его сегодня тоже приглашали — ведь Флоренс Дарне знакома с леди Раншэм? Но он в глубочайшем шоке, бедняга.

Седовласая дама, сидящая напротив, поднимает бровь.

— Могу себе представить. — Она поворачивается к сидящему рядом гостю. — Джеймс, вы же слышали, что случилось с сэром Персивалем Раншэмом?

— С кем? — Ее сосед пытается удержать на ложке подрагивающий кусочек розового мусса. — А, с Раншэмом. Не человек, а тридцать три несчастья. Не видел его с тех пор, как он наступил на платье Розе Марсден. Вот была умора!

— Он ходил к де Хэвиленду.

— Хотя вряд ли его так звали на самом деле, — встревает кто-то, — слышал, это псевдоним.

— Полагаю, его настоящее имя — Смит или Джонс.

Седовласая дама продолжает, не обращая на остальных внимания:

— Вчера сгорела его переплетная мастерская, а с ней и последний переплет Раншэма… — Она делает драматичную паузу. Гости переглядываются.

— Вот черт! Не повезло болвану, — сосед старушки облизывает ложку, — ведь ему пришлось вспомнить, что он — Персиваль Раншэм.

— Джеймс, не чертыхайтесь, — отвечает старушка, но все вокруг смеются. — Что ж, я рада, что никого в нашей семье никогда не переплетали, — говорит она. — Даже если бы общение с переплетчиками не свидетельствовало о моральной слабине, существование подобных рисков — веская причина не прибегать к их услугам.

— Да будет вам, Харриет, вы слишком суровы. — Мужчина по имени Джеймс делает примирительный жест ложкой и улыбается остальным собеседникам. — Она кажется моралисткой, но уверяю вас, лет шестьдесят назад она никого бы линчевать не стала.

— Но задумайтесь, — вступает первая дама, моя соседка, — какие тайны были известны де Хэвиленду…

Я встаю. Кое-кто из гостей смотрит на меня, но они тут же возвращаются к своим беседам. Им, кажется, все равно, что их услышат. Сплетни — общественное достояние. Подхожу к буфету и наливаю себе еще шампанского. Оно теплое. Рядом пристроилась юная девушка; она стоит и хлопает ресницами, и наконец я понимаю, что она ждет, пока я предложу ей закуски. Показывая на угощения, она произносит:

— Как романтично, правда? Вы и мисс Ормонд. Вы словно принц из сказки — выбрали ее, несмотря на то что она… Ее же сегодня здесь нет, верно? У Ормондов сегодня отдельный прием? Хотя вряд ли они могут позволить себе нечто подобное. Да, винограду, пожалуйста. И ложечку бланманже. Благодарю.

Я улыбаюсь ей. Она встряхивает светлыми кудряшками и уходит.

Откуда ни возьмись появляется мать. Наклонившись к самому моему уху, она шепчет:

— Рада, что тебе весело, дорогой. Ты самый привлекательный мужчина из всех присутствующих. И, кажется, ты очаровал леди Джервуд. Твой отец будет очень доволен.

От матери пахнет петрушкой. Отец, сидящий на другом конце столовой, ловит мой взгляд и поднимает бокал. Я киваю ему и выхожу в коридор, миновав группу мужчин с лоснящимися от жира лицами. Миную цветочные заросли в коридоре и собираюсь подняться наверх, но на лестнице, перегнувшись через перила, стоят две девчонки и хихикают. Моя рубашка взмокла от пота, в глаза словно песка насыпали. Хочется найти тень и слиться с ней.

Я иду дальше по коридору и открываю дверь в Голубую гостиную. Лампы зажжены, в камине горит огонь, но комната пуста. Нимфы взирают на меня с полотна над каминной полкой; их мокрые руки переливаются перламутром, глаза спокойны и безразличны. Гирлянды водяных лилий увивают их, как похоронные венки. Я закрываю за собой дверь и впервые за вечер вздыхаю полной грудью.