Марина Эльденберт - Парящая для дракона. Обрести крылья [litres]

– Лаура! Я не могу до тебя дозвониться уже…

– Я блокировала все входящие.

– Замечательно.

– В этом нет ничего замечательного, но мне надо было побыть одной.

– Как так получилось, что о беременности и преследовании своей сестры спецслужбами я узнаю из новостей и вирусного видео?

Я молчу.

– Лаура! Я думал, ты устраиваешься на новом месте. Не хотел тебе звонить, чтобы не напрягать… А теперь я узнаю, что ты была на грани выживания. Это, по-твоему, нормально?

– Нет, Дар, это ненормально. Но я уже смутно понимаю, что в нашей семье нормально, а что нет.

– Что? Ты о чем?

Я глубоко вздыхаю.

– У отца был секрет по поводу мамы.

На том конце такая продолжительная пауза, что мне кажется, Даргел уже никогда не заговорит.

– Я узнала об этом вчера, но в общих чертах. Я не представляю, что на самом деле произошло и как это возможно, но я считаю, что ты должен об этом знать. Отец сегодня приедет ко мне в резиденцию Ландерстерга, ближе к обеду. Если хочешь, свяжись с ним и приезжайте вместе.

Странно, но, когда дело касается моей семьи – отца, мамы, Даргела, я словно проваливаюсь в глубокую заморозку. Я говорю так, будто я – это не я, а какая-то механическая кукла с куском льда вместо сердца. По крайней мере, со стороны может показаться именно так, но я знаю, что, если сейчас позволю себе чувствовать, никому хорошо не будет. Именно поэтому я настолько спокойна.

Или стараюсь быть спокойной.

Хочется верить, что у меня это получается.

– Разумеется, я приеду, Лаура, – произносит Даргел, и я мысленно выдыхаю. – Тебе что-нибудь нужно? Что-нибудь привезти?

– Привези себя, – отвечаю я. – Я очень соскучилась.

Не дожидаясь ответа, нажимаю отбой и залезаю с ногами на кровать.

До обеда время есть, а значит, буду искать и выбирать курсы сценарного мастерства.

В обед прибывают отец, Даргел и медики. Медики очень недовольны тем, что их нужно «подвинуть», но так уж случилось, что беременных волновать нельзя, поэтому сначала – разговор с семьей. Даргела я обнимаю, когда он подходит, может быть, чересчур коротко, гораздо короче, чем было бы раньше, что касается отца… на него мне смотреть не хочется, но приходится.

Вряд ли с кем-то можно построить разговор, если ты постоянно смотришь этому кому-то за плечо или сквозь него.

– Лаура, ты… – начинает было он, но я перебиваю:

– Я очень жду и вся внимание.

Отец осекается, а Даргел смотрит на меня удивленно, но никто и не обещал, что будет просто, правда? Хотя бы потому, что мы сейчас в кабинете Торна, а я за его столом. Подозреваю, что Солливер задушила бы меня на месте, если бы такое увидела, но в этом доме кабинет Торнгера Ландерстерга – единственное место, где можно нормально поговорить. Не отвлекаясь на сопящих, пыхтящих, требующих внимания и игр, и не сидя на кровати, когда другим приходится стоять.

Подозреваю, что Торн тоже меня задушит, когда узнает, но это получилось примерно так:

– Мне нужен кабинет ферна Ландерстерга для переговоров.

– У ферна Ландерстерга сейчас совещание, мы не сможем с ним связаться.

– Вам не нужно с ним связываться.

И мне не нужно было.

– Достаточно того, что я пообщаюсь со своей семьей в комфортной обстановке и не буду волноваться.

После слов «не буду волноваться» волноваться начали мергхандары. Волновались они недолго, волевым усилием того, кто у них тут главный, было принято решение запустить меня в кабинет, поскольку тут нет никакой конфиденциальной информации. Здесь по большому счету только мебель, даже ноутбука нет (Торн забрал его с собой).

– Дочка, мне бы не хотелось, чтобы наш разговор начинался так. – Отец шагает ко мне, но я качаю головой.

– Мне бы не хотелось – первое, чтобы ты называл меня дочкой, и, второе, чтобы этот разговор продлился дольше, чем я узнаю все о своей матери. Всю правду, разумеется. – Я смотрю на него в упор. – А не то, чем ты пичкал нас с Даргелом долгие годы.

– Лаура! – Это уже Даргел.

Я перевожу взгляд на него, и больше он почему-то ничего не говорит. Не знаю, это магия торновского кабинета, или я окончательно приморозилась, но у меня действительно нет ни малейшего желания растягивать общение с Юргарном Хэдфенгером. Все, что мне нужно, – это правда.

Отец намек понимает, потому что отходит и садится во второе кресло, рядом с братом. Я смотрю на него.

– Когда мы с твоей матерью только поженились, у нас не всегда были удачные времена. Иногда получалось так, что денег хватало только на аренду квартиры и все самое необходимое, иногда…

– К делу, – комментирую я, и больше уже никто не удивляется.

– Самый нелегкий период начался в тот момент, когда Даргел был маленьким. Его нужно было отдавать в садик, чтобы мы оба могли работать, но у нас не было на это средств. Несколько раз мы приглашали няню, но ее услуги тоже нужно было оплачивать, а моя практика провисала по всем фронтам, поэтому твоя мать согласилась на клинические испытания экспериментального препарата. Это были закрытые исследования в центре, финансируемом правительством.

– Чьим? – уточняю я.

– Ферверна. Предположительно.

Ключевое слово – предположительно.

– Как бы там ни было, мы согласились, потому что иначе нам было только ехать в Рагран или оставаться без денег с маленьким ребенком на руках.

Я перевожу взгляд на Даргела: он на меня не смотрит. Сейчас брат настолько отстраненный, что кажется, его вообще здесь нет, но он слишком здесь, так же как и я. Слишком глубоко в себе, чтобы показывать что-то, кроме этой пустой маски, за которой может скрываться все, что угодно.

– Я позволил ей пойти на этот эксперимент, Лаура, но не было потом ни дня, чтобы я не… чтобы я не сожалел о том, что случилось.

Я не отвечаю, и отцу не остается ничего другого, кроме как продолжить:

– Сам исследовательский центр был огромный и очень современный. Возможно, именно поэтому я и согласился. Не знаю. Мне казалось, в таком центре работают передовые специалисты. Оррис записалась на этот проект, но она не знала, что уже беременна. Они, вероятно, узнали сразу, но нам ничего не сказали. Когда она узнала, было уже поздно – половина курса уже прошла. Мы были в шоке. И я, и она… мы… – Он развел руками. – Сам проект свернули через два месяца, но у Оррис начались осложнения. Она начала задыхаться, падала в обмороки, у нее было критическое понижение и повышение температуры при том, что, когда все это заканчивалось, анализы не показывали ничего необычного. Как будто что-то в ее крови появлялось и исчезало. Снова и снова. Раз за разом.

Мне сложно в это поверить. Мне настолько сложно в это поверить, что временами хочется его остановить и сказать, чтобы он не молол чушь – потому что это больше напоминает сюжет фантастического триллера. Тем не менее я сейчас представляю свою маму – свою маму, так светло улыбающуюся на фото, которой через все это пришлось пройти, и хочется кричать. Наорать на этого человека, который позволил своей жене пройти через клинические испытания непонятно чего, а потом… что – потом?